ожидании свободы.
Судя по тому, что смог разглядеть Александр, в очередной раз подтянувшись, вокруг ямы росли густые кусты и деревья, и, похоже, никто узилище не охранял. Да и надобности такой не было: решетка оказалась крепкой и тяжелой, не сдвинешь.
Что ж, оставалось ждать неведомого освободителя. И соображать, куда потом идти: на юг, в Марсель-Массилию, или все же попытаться пристать к варварам? У них же флот!
Так молодой человек и сидел на дне ямы, думал, посматривая на небо: не собирается ли темнеть? Нет, оно было светло-голубым, высоким, с белыми редкими облаками, гонимым легкими ветром… Куда? К морю? Черт его знает куда.
А вот и другие облака, темные… Грозовые тучи, что ли? Нет, похоже, что дым. Узник вскочил на ноги и принюхался: ну точно, что-то горит… И кажется, кричат люди. И звенит… Оружие?
Солнце-то уже садилось, на решетку упали длинные тени.
Вдруг послышались чьи-то шаги. Быстрые, очень быстрые… Оп!
Над решеткой склонилось знакомое лицо, мелькнули светло-рыжие локоны…
— Агуций!
— Меня прислал отец Бенедикт, — быстро ответил парень. — Сейчас…
Что-то скрипнуло, видать, подросток отодвинул засов. А решетка между тем так и лежала на месте.
— Не могу сдвинуть! — тяжело дыша, признался Агуций. — Тяжела слишком.
Ну, святой отец! Прислал помощничка!
— Давай-ка я помогу. Есть там какой-нибудь кол, палка?
— Нет… Вот, засов разве что.
— Ну-ка сбрось!
Саша просунул тяжелую палку между брусьями решетки, навалился, и дело сразу пошло веселее. Тяжелая решетка наконец поддалась, медленно отошла в сторону.
Прыжок… Подтянуться… Оп-па!
Вот она — свобода!
— Агуций, что там за шум?
— Шум? — Мальчишка неожиданно расхохотался, запрокинув голову, заливисто и громко. — Это не просто шум, Бритт, это битва!
— Хенгист?!
— Именно! Чуешь, как горят поля? — В синих глазах подростка стояла злая звенящая радость. — Они всегда издевались надо мной, все. Пусть теперь… Лишь один отец Бенедикт заступался. О, я самый верный его пес!
— А мать? — Александр все же спросил, напряженно прислушиваясь.
— Матушка пару раз уже продавала меня в рабство, — ехидно усмехнулся Агуций. — Теперь моя очередь. Как думаешь, дадут за нее пять золотых?
— Матушка твоя красива, — покачал головой Саша. — Но пять золотых, думаю, много.
— Ну хотя бы два. Там уже вся деревня горит! И пусть! И правильно! Если б та знал, Бритт, как они меня презирали. А теперь у меня праздник. Отец Бенедикт станет епископом, а я — причетником в церкви, а потом, Бог даст, и аббатом.
Да-а…
Саша опустил глаза. Ради такой феерической карьеры, конечно же, стоит продать в рабство родную мать. Впрочем, она это заслужила.
— Ну, пойдем, — потянувшись, усмехнулся молодой человек. — Посмотрим, что там за веселье. Да, кстати, мне бы меч раздобыть. Или хотя бы секиру.
— Так спросишь у своих, идем! — радостно подмигнул мальчишка. — Ах, как горят дома… Славно, славно!
~~~
Убогие хижины и в самом деле горели хорошо, с высоким оранжево-желтым пламенем, с искрами. На площади перед церковью валялись мертвые тела — мужские, женские, детские. Не только тех, кто сражался, но и тех, кто не смог убежать или укрыться в церкви. Впрочем, и это была не слишком удачная идея. С десяток дюжих варваров, косматых, в кожаных с металлическими бляшками панцирях и сверкающих шлемах деловито подтаскивали к храму солому и хворост.
Ах, отец Бенедикт. Как-то не очень-то точно ты договорился с Хенгистом!
— Что они делают? — выглянув из-за угла, несколько опешил Агуций.
Саша пожал плечами:
— Хотят поджечь церковь. Думаю, нам сейчас не стоит показываться им на глаза.
— Поздно!
Резко обернувшись, молодой человек увидел бегущих к ним воинов, у одного в руках было короткое копье, другой воинственно размахивал окровавленной секирой.
— Мои! Мои! — наперебой кричали варвары. — Это мои рабы!
— Нет, мои! Клянусь Воданом, я буду за них биться!
— Может, лучше мы кинем кости? Кто выиграет, тому и…
— А может, я лучше дам вам в морды обоим?! — ошарашил бегущих Саша.
И тут же, пока те не опомнились, заехал в челюсть тому, что был ближе, с секирой. Кстати, не так уж грозно они и выглядели: худющие, молодые, лет по двадцать.
Тот, кому так здорово досталось, с воплем полетел наземь. Секиру же ловко подхватил Александр и, не давая опомниться, коршуном набросился на второго, выбив копье.
Этот, конечно, пытался сопротивляться, даже сделал один выпад. Больше просто не успел. Ему ли справиться с профессиональным каскадером?
Выпад… Удар! Отбив… И вот уже сломанное в древке копье полетело в сторону.
Победитель картинно оперся на секиру: в джинсах, в заляпанных грязью кроссовках. Посмотрел на варваров, ухмыльнулся:
— Так-то вы встречаете друзей, парни! Посмотрим, что скажет Хенгист!
— Ты знаешь нашего вождя?! — Варвары удивленно переглянулись. — И говоришь понятно, хотя и смешно. А-а! Ты, видно, был здесь в плену! Кто же ты, славный витязь?
«Славный витязь» горделиво тряхнул головой:
— Мои славные предки известны от самих Инглингов… Сам же я — Александр, Александр Рус из древнего рода Силингов!
— Силинги! Так вот ты кто! А я думал, они все погибли в далекой Африке!
— Как видишь, не все!
— Так пойдем же скорее с нами, брат! Иначе нам совсем не достанется добычи!
— Добычи? А как же сопротивление?
— Какое сопротивление, брат? — Парни довольно переглянулись. — Здесь некому больше сопротивляться! Идем же с нами. Только это… Секиру верни. Не моя — брата. Еще осерчает.
— На! — Александр протянул секиру, в любой момент готовый разрубить ею череп варвара.
Нет, обошлось.
Ласково, словно ребенка, погладив секиру по лезвию, парень улыбнулся:
— Я — Фредегар, сын славного Варимберта, сына Хидебольда, сына… Друзья называют меня Зоркий Глаз. И это правда, клянусь всеми богами, глаз у меня действительно зоркий.
Варвар приосанился. Худой, патлатый, он сильно напоминал какого-нибудь панк-рокера, истощенного наркотиками и пьянством. Приятель его, чуть поплотнее, но такой же лохматый, назвался Рутбальдом Яйцом.
— Яйцо — это потому, что он здорово лазает по скалам за птичьими яйцами, — с видимой гордостью за друга пояснил Фредегар. — Он ловок, как сто болотных троллей! Ой, что-то мы заболтались. Идем же, славный Александр, идем!
— Этот парень — со мной, — Саша кивнул на притихшего Агуция. — Попрошу его не трогать.
— Как скажешь, брат, как скажешь!
