– Плохо? Кто говорит, что плохо? Я тоже золото люблю. Все его любят. Золото – это власть, сила. Но любить его по-разному можно. Вон, хазары или ромеи – они жадные. За золото душу продадут. Хороший воин должен уважать золото, а не любить его, как женщина.
– Ты, чаю, много странствовал. Расскажи мне о своих странствиях.
– Верно говоришь, я много странствовал. Но везде люди живут. Повсюду одно и то же – что в халифате, что в Ромее, что в Хазарии. Везде есть бедные и богатые, рабы и господа, негодяи и праведники. Везде я видел богатство и сытость одних и нужду других. И богатые всегда притесняют бедных.
– А здесь, на Руси?
– Здесь пока не видел, чтобы сильно притесняли, – признался Давид. – Тут, честно скажу, богатства великого нет. Русский народ похож на мой народ. Тоже любит попить-покушать, повеселиться, воевать не любит. У меня на родине знаешь, кто самый уважаемый человек? Земледелец. Потому что он своим трудом всех кормит – и царя, и воина, и священника. Нет, воинов и священников тоже уважают. И ремесленников, и ученых, и строителей, и поэтов. Но к земледельцу особое отношение. Вот и на Руси так. Люди землей живут, хлопотами об урожае. Лето у вас короткое, холодное, если плохо потрудится земледелец, то все останутся голодными – и князь, и бояре, и народ. Поэтому и к труду на земле особое уважение. А у меня в стране хорошей земли мало. Горы кругом, камень. Чтобы виноград или пшеницу вырастить, много пота пролить надо. Так что крестьянин, пахарь – первый человек. У арабов и хазар не так. Арабы – воины. Они сами на земле работать не любят, землю у них покоренные народы пашут. Но арабы люди мудрые, налоги устанавливают небольшие, и законы у них справедливые. Оттого арабские города полны богатых рынков и прекрасных зданий. А хазары – разбойники. Жадные, как дворняги. Тех, кто работает на земле, хазары презирают. Готовы с каждой овцы шкуру по три раза содрать. И голодные вечно. И города у них грязные и нищие, посмотреть там не на что. Слава Богу, что не создал меня хазарином!
– А что это ты делаешь, когда рукой вот так водишь? – спросила Ольга, изобразив крестное знамение.
Давид улыбнулся.
– Это я молюсь, – сказал он. – Так полагается делать, когда читаешь молитву. Такой жест означает, что ты отдаешь себя во власть Бога.
– А почему мы, русские, так не делаем?
– У вас другой Бог. У вас их много.
– А у тебя их сколько?
– Один, ахчик. Зато Он всемогущий, всевидящий и всезнающий. Я очень люблю и почитаю Его.
– Разве один Бог везде поспеет? У нас их много, и то порой они беды на нашу землю попустят. То недород, то война, то мор. А твой везде успевает.
– Я не священник, милая. Я не могу тебе всего складно и правильно объяснить. Я только знаю, что моя вера – самая правильная и самая лучшая. И я готов за нее жизнь отдать. Ромеи говорят, что у нас с ними одинаковая вера, но это неправда. Они предали христианскую веру. Они продали Бога, потому что любят золото. Тот, кто ставит богатство выше веры, плохой христианин.
– Интересно, – Ольга не без благоговения посмотрела на Давида. – А твой Бог, он ко всем милостив или только к людям твоего народа?
– Мой Бог – это повелитель и отец всех людей. И каждый ему дорог. Обратится норманн к Богу – Он примет норманна и назовет его Своим сыном. Обратится к Нему русич, и Бог его примет под Свое крыло. Для всех сыновей Божиих однажды наступит царство света и справедливости. Не будет нищих и больных, старых и несчастных. Все люди будут жить в прекрасном саду, в мире и любви.
– Как души в Ирии?
– Лучше, много лучше! Люди станут подобны ангелам. И тогда кончатся все беды и несчастья.
– Красиво как! – Ольга вздохнула. – Мы-то до такого времени не доживем.
– Обязательно доживем, вот увидишь. Бог даст тебе самое лучшее место в своем саду и скажет… – Давид привстал в стременах, всмотрелся вперед. – Ва, зачем они возвращаются?
– Что? – не поняла Ольга.
– Влад с остальными. Смотри!
И в самом деле, обогнавшие Давида и прочих Вороня и его спутники внезапно резко развернулись и поскакали обратно. Армянский воин осадил коня, прочие дружинники тоже встали, настороженно потянулись к оружию.
– Лес горит! – крикнул Вороня, подъехав ближе. – Гарь впереди!
– Пожар? – Давид потянул носом. – Запаха дыма нет. Может, это туман?
– Едем вперед, сам увидишь.
Давид пришпорил коня, понесся по равнине галопом, гридни за ним. Минуты не прошло, и киевляне увидели то, о чем сказал Вороня. Впереди над лесом поднимался густой серый дым, вырастал зловещей стеной, протянувшейся с запада на восток, насколько хватало глаз. Даже с расстояния в несколько верст были отчетливо заметны столбы багрового пламени, пожиравшего кроны сосен и лиственниц. Дружинники притихли, только смотрели во все глаза на гибнущий лес. Давид выругался.
– С чего бы лесу гореть? – удивился Чага. – Безведрие такое, а полыхает, будто в сушь великую.
– Может, кривичи подожгли? – предположил Быня.
– А им на кой? – возразил Чага. – Чаю, молния то Перунова лес подпалила. Да только странно то, что грозы ночью не было.
– Плохо дело, – сказал Давид подъехавшему Воршу. – На юг дороги нет.
– И я так мыслю. – Ворш, прищурившись, смотрел на клубящуюся тучу, поднимавшуюся над лесом. – Проехать не сможем, задохнемся или в огне сгорим.
