Соломин.
— Соня, что мы все про работу, издателя, физику? Давайте о лирике, — перевел разговор в иную плоскость Артем.
Соломин чуть не застонал. Разговоры на тему спасения России и всего мира чрезвычайно возбуждали молоденькую благотворительницу из Штатов, и она становилась необычайно говорливой — только слушай! Но Артема кибернетическая физика интересовала куда как меньше, чем сама возбужденно дышащая собеседница.
«Зар-раза!»
— Предлагаю прогуляться до знакомой вам квартиры и выпить у меня чаю, — уже перешел в наступление однокашник, — обещаю заварить особенный в вашу честь…
«Ага, — раздраженно подумал Соломин, — а после еще пообещай ей и Вахтанговский театр…»
— А после чая — в Вахтанговский, — немедленно озвучил предположение Артем, — у меня как раз два билета на премьеру. Дают «Дядюшкин сон». Редкий жанр для Федора Михайловича — комедия. Надо пользоваться случаем.
Полковник Соломин скрипнул зубами: столь многое обещавшая прослушка превратилась благодаря Павлову неизвестно во что. И только откровенно соблазняемая Сонечка была довольна.
— Ой! Я так мечтала увидеть настоящий русский театр, — щебетала она, — этих талантливых русских актеров! Прекрасных актрис! Мне очень приятно, Артем, что мы можем с вами сегодня насладиться хорошей игрой! Это замечательно.
Там, за столиком ресторана, кого-то благодарно и торопливо чмокнули в щеку, и Соломин зарычал и сорвал наушники.
Премьера
Спустя два часа по адвокатской квартире на Арбате разносился таинственный нежнейший аромат чая, смешавшийся с флюидами молодых разгоряченных любовников. Соня целовала его и крепко прижималась дрожащим телом. Внезапно он остановил ее, приложив палец к ее губкам:
— А как же прекрасные актеры и талантливые актрисы?
— Пусть еще репетируют. Завтра проверим. Сегодня я очень занята.
Соня, играя, прихватила палец Артема своими белыми маленькими зубками. Он не отдернул руку, а, повернув ее головку вполоборота к себе, ответил таким же игривым укусом за ушко.
В Вахтанговском давали в этот день премьеру с блистательным Владимиром Этушем в роли князя и искрометной Марией Ароновой в роли гранд-дамы. «Дядюшкин сон» прошел с триумфом. Павлову и Ковалевской совсем не спалось…
Совещание
Заседание рабочей группы кафедры прямо с утра началось жутким скандалом. Профессор Николай Иванович Смирнов, остро заинтересованный в соблюдении всех договоренностей с англичанами в лице профессора Кудрофф, настаивал на ускорении работы. Те же, кому следовало все это исполнять, — напротив, настаивали на выделении им дополнительного времени.
— Николай Иванович! Мы не успеваем в нужный вам срок! Переделать два доклада за неделю нереально!
Смирнов спокойно и кропотливо помечал все высказанные замечания в своей толстой амбарной книге. Когда-то, в прежней еще стране, все было намного проще. Академикам и профессорам были положены определенные льготы, повышенная зарплата за научную степень и звание, увеличенная жилая площадь, дополнительные несколько дней к отпуску и обязательный «библиотечный день» раз в неделю. А еще раз в квартал им выдавали письменные принадлежности, бумагу, тетради, карандаши, ручки и даже скрепки.
В первые дни после развала Советского Союза, узнав, что часть филиалов отходит к белорусским и украинским коллегам, ректор Рунге распорядился приостановить отправку в Киев партии канцелярской продукции. Он наложил табу и своим распоряжением раздал экспроприированные канцтовары всему профессорскому составу института. С тех пор у Смирнова образовался неиссякаемый запас амбарных книг.
Смирнов пододвинул очередную амбарную книгу поближе, а доктор наук Кубышко так и продолжал сетовать:
— В первых докладах из-за спешки в подготовке были допущены некоторые технические… как бы сказать… неточности.
— Неточности? Это вы скромно… — Смирнов положил авторучку и приподнял очки.
Кубышко покраснел:
— Николай Иванович, понимаю ваше недовольство. Именно вы несете ответственность за исполнение договора. Но мы готовы исправить.
Кубышко действительно стыдился некоторых выкладок, которые были приведены именно его лабораторией, и он, как человек совестливый, получив деньги за некачественно сделанную работу, не мог молча отсиживаться за спинами коллег. Кубышко протянул несколько отпечатанных листов Смирнову:
— Здесь есть предложения по отработке материала. Но что неделя, что две недели — срок одинаково нереальный. У нас в наличии только половина штатного состава лаборатории.
— А где же остальные?
— Остальные? Как бы вам сказать?! Ушли в поисках лучшей доли. Как известно, рыба ищет, где глубже, а профессор — где лучше.
Смирнов озадаченно потер лысину:
— И какой вы видите выход?
— Выход есть. Дайте нам хотя бы двадцать рабочих дней. Мы все закончим.
Смирнов отрицательно покачал головой. Перед вылетом профессора Кудрофф в Лондон они договорились об ускорении исполнения контракта, и увеличивать срок до двадцати…
— У вас было сорок…
— Это так, но данные требовали уточнения и проверки в условиях стенда. На стенде можно увидеть результаты. Были допущены просчеты. Не смертельные. Они исправимы. Я не снимаю с себя ответственности как руководитель лаборатории. Но для испытания на стенде нужно иметь хотя бы десять работающих моделей. У нас их нет и пока не предвидится… — Кубышко от отчаяния закусил указательный палец правой руки.
— Хорошо. В таком случае я предлагаю не заниматься наукообразным стриптизом, а просто проанализировать замечания, присланные британцами. Здесь весь список, — профессор Смирнов разложил на столе десяток плотно исписанных страниц. — Всего триста восемьдесят четыре замечания и вопроса.
Кубышко схватил список и жадно пробежал глазами строки английского текста.
— Понятно, понятно. Но… как быть с их требованием по образцам?
— Каким именно? — Смирнов углубился в вопросник.
— Вот здесь. Сто четырнадцатая позиция. Они просят отчет об испытании пятидесяти образцов. Это немыслимо! Где мы можем построить пятьдесят ракетных двигателей? Как их испытать в такие сжатые сроки? Это за гранью возможного!
Профессор и сам знал, что это за гранью возможного.
