- Эх, верёвки нет, - сокрушается Хорь.
- Есть. - Сова клювом стучит. - Тут чего нет только.
Глядим - а кругом добра плавает! И покрышки и дрянь разная. Хорь верёвку - цап и кричит:
- Сова, - кричит, - лови!
Сова поймала.
- Привязывай!
Сова привязала.
- Да не туда, к себе привязывай!
- А зачем? - спрашивает.
- А ты не спрашивай! Вяжи вот, и всё!
Сова привязала.
- Ну, Бобёр, дёргай!
Мы с Хорём дёрнули. Сова только - у-у-ух - и в воду ушла. Я её, курицу мокрую, за верёвку вытащил и говорю:
- И как это тебя угораздило?
- Не знаю, - говорит, - вы куда-то делись, а я как полечу куда-то пузом вверх, полечу - ужас! Ну, забралась со страху и думаю - а слазить-то как?
- Ладно. - Хорь сказал. - Всё одно на ту сторону надо.
И дубиной своей погрёб. Это он так на себя командование взял. Мы на лесине сидим, дрожим, а над нами тучи собираются.
- Потонуло ружьишко наше… - это я Сове говорю.
А она сидит, глазом луп-луп, огорчается.
Ружьё Сова когда-то припёрла. Откуда у Совы этой ружьё, мы с Хорём всё пытали-пытали, да так и не вызнались. Молчит, только странно так смотрит. Мы уж его потом берегли всячески: ружьё, оно ведь какая вещь - раз пальнул - и всё, собственно.
Да вот не уберегли, да…
А ветер крепчает, волна поднялась уже, и кажется нам, что никакие мы не моряки, а самые что ни на есть сироты. Дождь пошёл, гром грянул - и началось светопреставление.
- Мама! - кричу.
Вцепились только в бревно, и ну нас болтать, всё равно как бельё стираемое. Смотрим: камень большой, а мы на него несемся, что есть мочи и благим матом орём: а-а-а!
Трах! Бабах!! Кря!!!
И лежим это мы на камне - жалкие обломки кораблекрушения. Молнии сверкают, волны хлещут и вода поднимается!
Тут Хорь кричит:
- Глядите - плывёт кто!
И верно: совсем рядом голова большая виднеется.
- Урра-а!!!
Голова губастая ближе подплыла, Хорь и спрашивает:
- Ты кто будешь-то, благодетель?
А голова говорит:
- Лось.
Мы так и сели.
- Лось? - говорим. - А рога где?
- В бороде, - отвечает, - весна же.
- И что? - говорю.
- Что, что… Сбрасываю.
- Ах, ты… - захрипел Хорь и дубину поднял. - Ах ты, подлец…
Замахнулся и в воду - бултых! Ветром сдуло. А Лось обиделся.
- Дураки вы, - сказал и дальше поплыл.
Хорь на камень полез злой - отплёвываться.
- Ну, погоди, - шипит, - гнида, ещё доплаваешся…
Вдруг Сова запричитала:
- Ай-яй-яй, батюшки! Что ж делать теперь будем? Ты зачем, гад, Лося спугнул?!
Смотрю: а вода уж до верха самого добралась.
- Ну, - говорю, - вот она, смертушка!
Задрал голову, гляжу в небо, каюсь. Туч клочки носит, а между них ворона дурная шарахается, всю картину, тля, портит.
Тут меня осенило:
- Мама родная! Сова, - кричу, - ты же, так тебя-перетак, птица!!! У тебя ж крылья есть!!! А ну, неси нас отседова, в бога-душу-мать, блин!
Сова глазами - хлоп-хлоп.
Хорь дело просёк, ухватил её за хвост и кричит:
- Лети, дура! Ну, лети, миленькая! А?
Сова сконфузилась:
- Да я не знаю… Мне это…, неудобно как-то.
- Я те дам - неудобно!!!
И мы полетели. Поначалу неудачно весьма, потом Сова разошлась, крыльями машет - аж дух захватывает. Мы с Хорём ногами болтаем, песни поём разные.
Так и летели: над Лесом Тёмным и над Болотом. Низко, правда, но всё равно - хорошо. А как Поле кончилось, Хорь орёт:
- Всё! - орёт, - всё! Посадку давай!
Мы на землю - шлёп, отряхнулись, и домой пошли. Идём мокрые, молчим и друг на дружку не смотрим.
Я покашлял и говорю:
- Слушай, Сова. А чего раньше не летала?
- Не знаю, - вздыхает та, - вы как-то всё пешком-пешком, ну и я тоже…
Тут Хорь встал и говорит тихо:
- Гляди-ка, рога!
И точно: лежат себе рога. Видно, Лось проходил, сбросил.
- Ну, - говорим, - Сова. Бери теперь, вот уж.
А Сова говорит:
- Ну их!
- Нет, - говорю, - это нам за страхи такие мзда. Логическое, так сказать, завершение.
Постояли мы, взяли рога и пошли вприпрыжку…
