Ластик взвизгнул.
– Будет пустое болтать! – строго сказал Шуйский. – Скоро в Кремль идти. Отведешь мальчишку, поставишь стражу и сюда возвращайся – Кельина блюсти.
И боярин повернулся к англичанину, но что сказал ему дальше, Ластик уже не услышал – Шарафудин выволок его из каморы.
Провел через весь дом к заднему крыльцу, там подхватил на руки, понес через темный двор.
– Куда ты меня? – испуганно забился Ластик. – В знакомые хоромы, – весело ответил злодей, остановившись у дверей подземной тюрьмы.
Лязгнул замок, скрипнули ржавые петли, и узник плюхнулся на гнилую солому.
Ондрейка еще с минуту постоял в проходе. Напоследок сказал:
– Сначала брата твоего самозванца на куски порвем, а после с тобой, кутенком, позабавимся. Любознательно мне, что у ангелов внутри. Думаю, требуха, как у всех прочих. Но все ж таки надо проверить.
Обернулся во двор.
– Эй, стража! Двое сюда, живо!
И дверь захлопнулась.
Ластик знал, что есть такое слово – «дежавю». Это когда человеку кажется, будто происходящее уже случалось прежде.
Да, да, всё это уже было: темнота, запах гнилой соломы, страх, отчаяние.
И мысль: всё пропало.
В прошлый раз он плакал навзрыд, потому что ужасно себя жалел – и сам погиб, и задание провалил.
Теперь ситуация была во стократ хуже. Не только себя погубил, но и друзей не спас. Юрка обречен. Марина тоже. А через час или два полоумный доктор опустит Райское Яблоко в кипящую ртуть, и тогда случится историческая катастрофа, как в 1914 году.
Бедные московиты семнадцатого века! Жили бы себе, как умели, так нет – приперся из будущего шестиклассник Фандорин, недоделанный спаситель человечества. Притащил с собой роковой Камень, и мало того, что не сумел доставить опасный груз по назначению, так еще упустил его – можно сказать, преподнес на блюдечке единственному на всю Русь человеку, которого никак нельзя было подпускать к алмазу!
Да, всё было ужасно. Но – странная вещь – Ластик не плакал. То есть, будь у него побольше времени, он, может, и не удержался бы, но сейчас была дорога каждая секунда.
Узник вскочил на ноги, заметался по темнице.
Споткнувшись о ноги скелета Фредди Крюгера, не испугался, а только чертыхнулся.
Нельзя сдаваться! – сказал он себе. Нужно что-то делать.
Подкупить стражников – вот что! Тут это запросто, вон даже караул у Фроловской башни, и тот за десять рублей заговорщиков в Кремль пускает.
Бросился к двери, прижался ухом.
Два человека.
О чем-то между собой переговариваются, лениво.
У одного бас, у другого тенорок.
– Эй, молодцы! – крикнул Ластик. – Я Ерастий, князь Солянский, государев меньшой брат!
Замолчали.
– А говорить с тобой, вором, не велено, – строго сказал жидкоголосый.
– Это ваш боярин – вор! Он против царя пошел! За это его казнят! И вас тоже по головке не погладят!
– На всё воля Божья, – ответил бас. – А ты умолкни. Не велено с тобой говорить.
– А вы не говорите. Вы просто слушайте, – попросил Ластик.
Караульные заспорили.
– Я слушать не буду, – упрямился тенорок.
– А я послушаю, – гудел второй – он явно был посмелее. – Слушать-то Ондрей Тимофеевич не воспрещал.
Пока они препирались, Ластик лихорадочно прикидывал, что бы им такое посулить. Была у него на поясе золотая пряжка, вся в драгоценных камнях, но предлагать ее глупо – отберут, и дело с концом.
– Эй, удальцы! – крикнул он. – Коли сей же час отведете меня к государю, каждый получит по мешку золота и дворянскую грамоту! В том даю вам свое княжеское слово!
Басистый крякнул, засопел.
– А я не слушаю, – сообщил робкий.
– Иль вам царь Дмитрий Иоаннович не люб? Плохо вам при нем живется? – гнул свою линию Ластик.
