Мозг звал скорей бежать в думную камору, сердце подгоняло: в Кремль, в Кремль!
Что такое жизнь двух человек, даже если это друзья, по сравнению с Большой Бедой? – сказал себе Ластик.
И, придя к этому здравому, совершенно логичному выводу, поступил прямо противоположным образом: кубарем слетел с крыльца и побежал к тыну – туда, где между бревнами был лаз.
– Жди! – бросил он Соломке. – Я скоро вернусь!
Барон говорил, что на подготовку Трансмутации ему понадобится час, а то и два. Если Келли управится за час, всё пропало. Если провозится два, есть надежда успеть.
– Не надо, Ерастушка! Не возвращайся! – закричала княжна. – Тебя тут убьют!
– Княже, попомни про награду-то! – басом прогудел плюгавый стражник.
Второй, косая сажень в плечах, пискнул:
– Ага, не позабудь!
Государыня Маринка
Малая колымажка ждала там же, где Ластик ее оставил. Возница клевал носом на козлах.
– К Боровицким воротам! – еще издали заорал князь-ангел и рванул дверцу.
Бегом добежал бы быстрее, но царев брат пешком не ходит – задержат караульные и пока будут разбираться, зря время уйдет.
А так кучер гаркнул:
– Его милость князь Солянский! – и стрельцы только бердышами отсалютовали.
Сразу за воротами Ластик из возка выскочил – дворами и закоулками до царского терема было ближе.
Несся со всех ног, заворотив полы кафтана. В дальнем конце крепости небо багровело сполохами огня, оттуда доносились крики множества людей, но здесь, в западной части Кремля, пока было тихо.
Перепрыгнув через изгородь, Ластик оказался на площади перед государевым теремом – и чуть не столкнулся с простоволосым расхристанным бородачом, выбежавшим из-за угла.
Это был Федор Басманов, чье подворье располагалось по соседству. Рубаха у воеводы висела клочьями, на лице багровел свежий рубец, с зажатой в руке сабли стекала черная кровь.
– Измена! – хрипло крикнул он. – Царя спасать надо! Ко мне на двор Голицын Степка со товарищи пожаловал, денег сулил! Еле вырвался, троих на месте положил!
У парадного крыльца было пусто – ни одного караульного.
– Где стрельцы?! – страшным голосом взревел Басманов.
– Побежали пожар тушить, – объяснил Ластик, взбегая по ступенькам. – Скорей!
На первом каменном этаже дворца стражи тоже не было. На втором, где полагалось стоять немцам, повсюду валялись храпящие солдаты. Несколько человек (должно быть, те самые кальвинисты, что не пьют вина) метались между спящими товарищами, не понимая, что происходит.
– Это Бона, поручик, их сонным зельем опоил! Неважно, после! Надо царя с царицей уводить!
Ластик кинулся по лестнице на третий этаж. Навстречу спускался Дмитрий – полуодетый, раздраженный.
– Басманов? Что за ерунда! Слуги прибежали, кричат «Горим!», а потом все попрятались куда-то. Неужто нельзя пожар без царя потушить? Эраська? А ты-то чего здесь?
Перебивая друг друга, воевода и Ластик стали втолковывать ему про заговор.
Царь смотрел не на них, а на своих поверженных телохранителей, на его ясном лбу пролегла резкая складка.
– Юрка, то есть великий государь! Буди Марину, бежать нужно! – схватил его за руку Ластик. – Уйдем через Боровицкие! К москвичам надо, они тебя не выдадут!
Стекла задрожали от топота сотен ног, снаружи стало светло, как днем.
Царь подбежал к окну, тихо сказал:
– Поздно…
По площади, обтекая дворец с двух сторон, бежала толпа вооруженных людей. Кровавые блики от факелов вспыхивали на шлемах и доспехах.
– Солдаты, кто может держать оружие – ко мне! – громовым голосом приказал Дмитрий.
К нему по лестнице взбежали четырнадцать человек – все, кто остался.
– Пищали заряжай!
Солдаты быстро разобрали с оружейной полки мушкеты, запалили фитили.
– Тут он, вор! Неметчина, выдавай самозванца! – донеслось снизу.
Загрохотали сапоги, и снизу на второй этаж выплеснулась ощетиненная копьями и саблями орда.
