него. А коли сейчас Годунова скинем да тебя народу предъявим, всё еще перевернется. Войско воспрянет духом, и побьем мы самозванца. Ты как-никак бывший ангел, не верю, чтобы совсем уж бросил тебя Господь. Книга у тебя опять же волшебная.
– Нет ее, – быстро сказал Ластик. – Сколько раз повторять. Ее назад на небо забрали.
– Ну забрали так забрали.
Шуйский нагнулся, зашептал:
– Соломонья тебе, как подрастешь, хорошей женой будет. Люб ты ей. Станете жить-поживать, как голубок с голубкой, а я, старик, на вас порадуюсь.
У Ластика голова шла кругом.
– Подумать надо, – пролепетал он, а сам решил: ночью рискну, потихоньку достану унибук и спрошу, был ли на Руси такой царь – Дмитрий Первый.
– Подумай, подумай, – ласково молвил Василий Иванович. – Только недолго. Неровен час…
И не успел договорить – дверь распахнулась от толчка, вбежал Ондрейка Шарафудин. Рожа бледная, глаза горят. Никогда еще Ластик его таким не видел.
– Беда, боярин! Гонец прискакал с-под Кром! Иуда Басманов передался!
Ластик из этих слов ничего не понял, но Шуйского весть прямо-таки подкосила.
Он зашатался, рухнул на лавку и зажмурился.
Сидел так, наверно, с минуту. Беззвучно шевелил губами, пару раз перекрестился. Ондрейка напряженно глядел на своего господина, ждал.
Когда Василий Иванович поднялся, левый глаз был закрыт, а правый налит кровью и страшен.
– Ништо, – сказал князь хрипло и невнятно. – Шуйский на своем веку всякое перевидал. Зубы об его обломаете… Слушай мою волю, Ондрейка.
Шарафудин встрепенулся.
– Этого, – ткнул пальцем боярин, не взглянув на Ластика, – в темницу…
В тот же миг Ондрейка, еще совсем недавно угодливо кланявшийся «ангелу», подскочил к Ластику и заломил ему руки.
– Ой! – вскрикнул от боли без пяти минут царь.
Князь же прямиком направился к печи, открыл заслонку, кряхтя пошарил там и достал унибук.
– Ишь, «назад на небо забрали», – проворчал он, бережно сдувая с книги золу.
Откуда узнал? Кто ему донес?
– Отда…
Ластик подавился криком, потому что Шарафудин проворно зажал ему рот липкой ладонью.
Выдать головой
Подлый Ондрейка безо всяких церемоний перекинул претендента на престол через плечо, будто мешок, и поволок вниз по лестнице, потом через двор.
Отбиваться и сопротивляться не имело смысла – руки у Шарафудина были сильные. Да и, если честно, оцепенел Ластик от такой превратности судьбы, словно в паралич впал.
В дальнем углу подворья, за конюшнями, из земли торчала странная постройка: без окон, утопленная по самую крышу, так что к двери нужно было спускаться по ступенькам.
Ондрейка перебросил пленника с плеча под мышку, повернул ключ, и в нос Ластику, болтавшемуся на весу беспомощной тряпичной куклой, ударил запах сырости, плесени и гнили. Это, выходит, и есть боярская темница.
В ней, как и положено по названию, было совсем темно – Ластик разглядел лишь груду соломы на полу.
В следующий миг он взлетел в воздух и с размаху плюхнулся на колкие стебли.
Вскрикнул от боли – в ответ раздался стон дверных петель.
Лязг, взвизг замочной скважины, и Ластик остался один, в кромешной тьме.
Что стряслось? Какие Кромы? Что за Басманов?
И главное – из-за чего вдруг взъелся на «пресветлого Ерастиила» боярин?
Нет, главное не это, а потеря унибука. Вот что ужасней всего.
Ластик даже поплакал – ситуация, одиночество и темнота извиняли такое проявление слабости. Но долго киснуть было нельзя.
Думать, искать выход – вот что должен делать настоящий фон Дорн в такой ситуации.
Он попробовал осмотреться.
Через щели дверного проема в темницу проникал свет, совсем чуть-чуть, но глаза, оказывается, понемногу привыкали к мраку.
