— Привет, Саша! Полюбуйся! — Я осторожно отклеиваю записку и протягиваю ее Погребняку.
— Вот ведь суки, — кривится Погребняк.
— Кто «суки»? — из-за его спины вырастает фигура Филиппа Федчина, замдекана.
— Кто-кто, — говорю. — Это… конь в пальто. Студенты, конечно.
— Что-то вы, Андрей Алексеевич, уж больно критичны, — говорит Федчин и с деланной строгостью в голосе добавляет: — Хочу напомнить, что в нашем учебном заведении студентов не полагается так называть. Это противоречит всем либеральным принципам, которые, кстати, вы, Андрей Алексеевич, с таким жаром на собраниях всегда отстаиваете.
— Я уже давно ничего такого не отстаиваю. Я — почти коммунист, левый. Я за социальную справедливость. И еще за взаимопомощь и свободную кооперацию. Хочу, чтоб у богатых все отняли и отдали это бедным.
— Когда ты так рассуждаешь, — замечает Федчин, — мне кажется, ты бредишь.
— Ладно, — говорю. — История нас рассудит. Ты вот лучше на это посмотри.
С этими словами я сую ему под нос записку.
— Ну и что? — пожимает плечами Федчин.
— Как ЧТО? Они ведь намекают, что мы с Сашей пидоры!
— Подумаешь! — хмыкает Федчин. — Не умрете. Тем более, это сейчас модно. У кого хочешь спроси. И вашему курсу только популярности добавит. А если ты левый, как говоришь, то тогда и вовсе не о чем беспокоиться.
Федчин треплет меня по плечу и направляется в сторону деканата.
— Ему бы все хаханьки, — хмуро говорит Саша. — А про нас вот всякую хрень люди думают. С чего бы это?
«С чего? — думаю я со злобой. — Забыл что ли?»
За десять дней до этого события в нашем колледже была организована презентация теоретических курсов. Проходила она почему-то в здании филологического факультета. Каждый из преподавателей должен был выступить перед студентами и в течение пяти минут изложить содержание своего предмета. Я читал два курса. Один — самостоятельно. А другой, «Метафизика и поэтика», полусеминарский, совместно с Погребняком. Я рассказал подробно про первый, а потом, когда дело дошло до второго, предоставил слово Саше. Философ-постмодернист поднялся с места и, сверкая своими черными кожаными штанами, направился к кафедре. Он облокотился на нее, пригладил волосы и начал:
— Два месяца назад мы с Андрюшей, в смысле, с Андреем Алексеевичем, были в Америке. Так вот. Как-то раз нам пришлось провести ночь на квартире у знакомого в Бруклине, в одной постели. Нам обоим не спалось… — Студенты притихли. Те, что писали, подняли головы над своими тетрадками. Болтуны замолчали. Саша обвел глазами зал и продолжил: — Вот все тут говорят: «Америка, Америка». А что Америка? Два преподавателя вынуждены спать в одной постели. Вот вам и Америка. О чем это я? Ах да… Нам не спалось. Мы стали разговаривать на разные темы и вот придумали концепцию этого курса, на которой я сейчас подробнее остановлюсь…
Пока он все это говорил, во мне зрело и росло раздражение. Особенно я был недоволен его штанами…
Вечером того же дня у меня произошел странный разговор с женой, которая тоже присутствовала на нашей встрече со студентами, но потом куда-то ушла. Встретились мы только дома.
— Ты что, спал с Погребняком? — спросила Люся.
— В смысле, «спал»? Мы спали на одной постели… в смысле, лежали на ней… в смысле, мы спали, а не бодрствовали.
— Совсем заврался, Аствацатуров, — покачала головой Люся. — У вас БЫЛО что-то?
— Люся! Люсенька! — взмолился я. — Ничего у нас не было! Просто мы лежали на одной постели. Второй не было.
— Ага! Значит, вы лежали… вы были голые, секса у вас не было… и вы просто трогали друг друга? Но ничего серьезного не было?
Все это было произнесено с журналистской деловитостью и без тени юмора. Я махнул рукой.
— Смешная у тебя Люся! — сказал мне потом Погребняк, когда я ему передал наш с ней разговор.
— Да уж, обхохочешься. И главное, Саша, очень проницательная. А ты тоже молодец! Вырядился, как черт знает что. Да еще штаны эти…
— Эй! — Меня похлопывают по плечу. — Твоему бой-френду это будет стоить всего сто баксов! — Передо мной высоченный негр в вышитом камзоле. На ногах у него космические фиолетовые ботинки, на голове — разноцветный цилиндр. На лиловом лице — невообразимый пирсинг. В руках — огромный пластмассовый жезл. — Твоему бой-френду я отдам эти штаны за сто баксов. Решайся! Десять процентов чистой скидки.
— Listen, — говорю. — Слушай! Он мне не бой-френд. Мы профессора из России… Санкт- Петербург…
— Ну да, — ухмыляется. — А я — Роберт Де Ниро из Алабамы. Штаны берете? Я уже вас видел сегодня, и вы мне понравились. Ведь вы в нашем магазине уже третий раз? Всё ходите, прицениваетесь. Это правильно! I like that! Дискаунт вы заслужили. Скажи своему другу.
«Да, — думаю. — Хрен бы я к тебе три раза стал заходить, если б не этот хренов панк. Друг называется. Выхухоль в зеленых ботинках. Все ему не так да не эдак. Одни штаны слишком узкие, другие — широкие… Достал».
— Спасибо, — говорю я негру и чувствую, как моя физиономия расплывается в очень неестественной, но широкой улыбке. — Пойду друга обрадую. Только он мне не бой-френд. Вы это учтите.
— Не бой-френд, так не бой-френд, — согласился негр и при этом подмигнул кассирше, которая с интересом прислушивалась к нашему разговору.
Я пошел к кабинке, где философ-постмодернист примерял очередную пару кожаных штанов.
— Саша? Ты здесь?
— Чего тебе? — недовольно отозвался он из-за двери.
— Тут это…
— Погоди… у меня тут молния не застегивается… Черт… теперь задница не влазит.
— Саша! Он предлагает скидку десять процентов. Сказал, что мы ему понравились.
— Кто предлагает? Кому мы понравились? — с тревогой спросил Саша.
— Да этому хрену у входа. Он, оказывается, менеджер.
— Негру что ли этому разрисованному?
— Саша, не ори громко.
— А что?
— «Что», «что». Будто не знаешь.
— Ой, да.
— Тут же либерализм повсюду. Политкорректность. Надо говорить «афроамериканец». А не то, сам знаешь… привлечь могут.
Так Саша стал обладателем кожаных штанов.
Саша в ботинках зеленого цвета.
— Саша! Что у тебя за зеленая срань на ногах?
— Это не срань, — ответил Саша и раздраженно добавил: — не понимаешь ничего, так лучше молчи!
