Это — гриндерсы.
— Значит, эта зеленая срань, что у тебя на ногах, гриндерсами называется?
Погребняк сочувственно посмотрел на меня, покачал головой и устало сказал:
— Андрюша! Ты носишь такое говно, что у меня даже нет сил шутить по этому поводу.
«Ладно, — думаю, — сука, ладно… еще посмотрим!»
Действующие лица:
КОЛОСОВ — Колосов Николай Евгеньевич, 45 лет, декан.
Я — Аствацатуров Андрей Алексеевич.
Колосов: Андрей! Надеюсь, вы все поняли относительно вашей поездки: ваша лекция, которую желательно качественно прочесть, впрочем, я в вас не сомневаюсь, Writing and Thinking, ну, семинар этот «Мышление и письмо», вы помните. И, наконец, Саша Погребняк. Саша Погребняк — это, пожалуй, самое главное… у Саши слабый английский. Помогите ему, пожалуйста. Наша с Динкой личная просьба… не в службу, а в дружбу…
Я: Нет проблем, шеф…
— Саша, — говорю я, — я что-то устал от этих магазинов одежды, в которые мы с тобой заходим каждые пять минут. Давай лучше город посмотрим.
— Давай, — соглашается Погребняк. — Только вот в эти два магазина заглянем… да и потом вот в тот, что на углу… и все…
— Ладно, иди. Я тебя подожду здесь. Покурю на ступеньках.
— Андрюша, а может, зайдешь со мной? А то мне не объясниться с продавцом.
— Ладно. Только я покурю сначала. Ты пока пойди осмотрись.
Проходит минут десять. Я докуриваю, тушу сигарету и захожу в магазин. Саша разговаривает с персоналом по-английски.
Я должен был помочь. Но не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за его общением с продавцом.
Саша держит в руках ботинок. Его лицо напряжено. Продавец-филиппинец, напротив, абсолютно спокоен.
— Зис?! — объявляет Саша. — Зис вот?
— Pardon? — удивленно поднимает брови продавец.
— Ох… ну зис! — Саша тычет пальцем в подошву.
— Sorry… — нежно улыбается продавец и разочарованно разводит руками.
— Ох, елки, ну как же тебе, козлу тупому, объяснить… — тут Саша в сердцах оборачивается и замечает меня: — Андрюша! Ты здесь?! Что ты ржешь, как мудак?! Ничего смешного не вижу! Переведи мне. Спроси, из чего подошва сделана. А то этот кретин, по-моему, по-английски не понимает.
— Умный мужик оказался, — сказал мне Погребняк, когда мы вышли на улицу. — А с виду тупой. Пока ты не появился, он ничего понять не мог. Стоял и глазами хлопал. Я бы так и не купил ничего… Эти ботинки… знаешь… ничего. В них и в универ можно, и за грибами, в принципе.
Первое апреля
За грибами… Или правильнее «по грибы»? В любом случае, если отправился в лес, то надо остерегаться поганок. Мне иногда кажется, что студенты меня остерегаются. Почему? Что я такого им сделал? Подхожу к зеркалу… Все понятно. Усталый человек-поганка. Голый человек на голой земле. И безо всякой частной собственности. Всего-навсего — человек-поганка. В руках — кондуит, в голове — Швамбрания, страна вдохновенной мечты романтического переростка. Такого стоит поостеречься. Может испортить любое грибное рагу. Но, слава богу, таких, как я, немного. В лесу еще остались вполне съедобные грибы.
Моя добрая знакомая Елена Петровна — женщина чрезвычайно чувствительная. Она занимает должность профессора на одной гуманитарной кафедре крупного питерского вуза. Студентов очень любит. Называет их «детьми». Кстати, в Смольном, где я работаю, среди преподавателей тоже существует такое поветрие. Называть студентов «детьми». С легкой руки нашего шефа, Николая Евгеньевича.
— Коллеги! — часто говорит он нам. — Не забывайте вовремя обеспечивать наших детей всеми материалами, необходимыми для чтения и подготовки к занятиям!
Мы, преподаватели, с какого-то момента стали копировать эту манеру любимого шефа.
Особенно Саша Погребняк.
— Как тебе дети на первом курсе? — спрашивает он меня обычно в начале осеннего семестра и, не дождавшись ответа («ты извини, старик, мне на занятие бежать, так что на ходу и очень коротко»), говорит: — А у меня четыре замечательных ребенка. И даже один мальчик. Очень толковый.
Я в ответ обычно киваю, всем своим видом выражая неподдельный преподавательский интерес.
Дети — это важно. Дети — цветы жизни. Молодая поросль. Застрельщики будущего. Словом, те, в чьи руки попадет воздвигнутое нами здание.
Правда, иногда случается, что кое-кто из «детей» оказывается старше своего преподавателя.
В середине 90-х я работал в Институте иностранных языков. И там одним из моих подопечных был весьма солидный товарищ, доцент Морской академии. Звали его Александр Петрович. Зачем-то он решил получить гуманитарное образование.
На мои лекции он приходил в форме капитана второго ранга. Всегда садился за первый стол.
Если я по какой-то причине откладывал занятие и праздно стоял у окна или читал книгу, Александр Петрович принимал меры. Сначала он выжидающе смотрел на меня. Потом поворачивался и строго оглядывал тихонько перешептывающихся девушек, сидящих у него за спиной. Девушки испуганно замолкали. И, как бы заручившись их негласной поддержкой, обращался ко мне:
— Пора уже, Андрей Алексеевич, так сказать, начинать!
А я, длинноволосый, худой, двадцатитрехлетний юноша в драных джинсах, мог выдавить из себя только невразумительное «ага».
(Оно, как вы понимаете, подразумевало:
— Товарищ капитан второго ранга! Преподаватель к лекции готов! Разрешите начинать?!
— Начинайте!)
Александр Петрович открывал пузатый портфель советских времен и, подмигнув соседке, шепотом говорил:
— Произведем досмотр личных вещей.
Из портфеля он извлекал тетрадь и авторучку, которой негромко щелкал, подавая сигнал, что готов начать вести конспект.
Александр Петрович слушал мои лекции два семестра и ни разу ни одной из них не пропустил.
На экзаменах мы оба очень волновались и краснели.
Разговаривали почему-то шепотом.
У Елены Петровны, женщины средних лет, подобных проблем никогда не возникало. Преподавать она начала сравнительно поздно. Студенты всегда были моложе ее и действительно годились ей в дети. Все они, даже самые отъявленные лодыри, ощущали ее мягкую материнскую заботу. Их проблемы Елена Петровна, как человек удивительно добрый и чувствительный, неизменно принимала (и принимает по сей день) близко к сердцу.
Однажды весенним утром в ее квартире раздался телефонный звонок.
Все ранние телефонные звонки почему-то кажутся неприятными и резкими, особенно когда ты еще спросонья, а на часах семь утра.
— Елена Петровна? — вежливо осведомился в трубке мужской голос.
