засмеялся.
Она была такой смешной. Особенно, когда боролась с Реем, который полюбил ее всем своим электронным сердцем, конечно, после некоторых изменений в его программе. А Чарли? Сейчас этот громила был готов снести голову любому, кто не так посмотрит на Дженни. Питер нежно поцеловал ее. Она что-то промурлыкала во сне и прижалась к нему.
Как мог Питер отпустить эту женщину, подаренную ему самой судьбой? Что ему останется, когда Дженни уедет? Он резко выдохнул, борясь с соблазном выкупить все ее картины, чтобы она чувствовала себя состоявшейся художницей. И, возможно, тогда Дженни бы осталась. Эта мысль не давала Питеру покоя. Однако он понимал, что не мог так поступить с любимой женщиной. Она бы не простила его, если б узнала об этом.
Теперь Питер мог только обдумывать их прощание. И готовить себя, Чарли и Рея к жуткому ощущению пустоты, которое останется после ее ухода.
– О, мой Бог! Я так и знала, никто не придет. Мне так стыдно. Я сейчас умру.
– Ты не умрешь.
– Нет, умру. Посмотри на моих родителей. Они так гордятся мною. А на выставке ни души. – Дженни схватила Питера за руку. – Чья была идея устроить эту дурацкую выставку?
– Кажется, твоя. Я просто все организовал. – Дженни скривила лицо.
– Отличное ты выбрал время, чтобы слушать меня. Только посмотри по сторонам. Все стены увешаны этими ужасными холстами. Фу! Единственная радость, что мистер Киббел нашел для них красивые рамы.
Питер вздохнул.
– Дженни, успокойся, твои картины никакие не ужасные. Они… очень славные.
Мисс Гоулсон возмутилась:
– Они славные? Какая похвала! На кону стоит репутация мистера Киббела, да и моя тоже, а ты говоришь, что они славные. Наверное, он был бы счастлив услышать такое.
– Дженни, может быть, ты наконец перестанешь заниматься самобичеванием? Ничего плохого пока не происходит. На выставке никого нет только потому, что официально она открывается в два часа дня. А сейчас без десяти два. Так что успокойся, выпей чего-нибудь, – посоветовал Питер, вручая ей бокал шампанского.
Она залпом осушила его, также как и два предыдущих, о которых Питер не знал. Хорошо, что ее не видели сейчас родители, ведь будущим матерям нельзя употреблять спиртное. Дженни взглянула на своего покровителя, и сердце ее растаяло.
– Питер, бедный, ты выглядишь таким уставшим. Наверное, плохо спал? – Она чувствовала себя очень виноватой, поскольку знала, что была причиной его бессонницы.
Он был замечательным человеком, поэтому просто, пожал плечами и улыбнулся.
– Я в порядке. А ты как себя чувствуешь? Это ведь твой день, которого ты так ждала.
– Да. Я очень ждала его. И хочу сказать, что невероятно рада. – Однако, на самом деле, все было совсем не так. Предстоящая разлука отняла ее силы и погасила способность радоваться чему-либо. Дженни еще крепче сжала руку Питера. – Давай отменим выставку. Мне нечем дышать из-за этого чертового платья. Оно такое узкое, ненавижу его. Питер, пожалуйста, поедем домой! Мне плохо.
– Нет, Дженни, тебе не плохо. Если ты хочешь домой, уточни, в какой дом ты предпочитаешь вернуться? Я с радостью отвезу тебя, если ты скажешь адрес. Я просто не знаю, что именно ты называешь своим домом.
Эти слова были для Дженни как пощечина.
– Прости, Питер! Я веду себя, словно маленький ребенок. Ты так много сделал для меня. Я тебе очень благодарна.
– Пока, благодарна, – ответил он, освобождая из ее ладоней свою руку. – Прости. Меня зовет мистер Киббел. – С этими словами он отошел, оставив ее одну.
Дженни посмотрела ему в след. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. Ее глаза наполнились слезами. Чтобы не заплакать ей пришлось поднять голову и часто заморгать. Как она мечтала, чтобы все это оказалось странным сном.
Тут ей на плечо положил руку отец. Дженни обернулась.
– Как ты, милая? – Мистер Гоулсон был гладко выбрит и изысканно одет. Новый костюм и галстук очень шли ему. – Подумать только, твоя выставка, дочка, – гордо произнес он. Да, отец действительно гордился ею. Ведь именно этого Дженни так добивалась всю свою сознательную жизнь.
Дженни с трудом выдавила из себя улыбку.
– Да, папа. Я так волнуюсь. А что будет, если никто не придет?
– Не переживай, дорогая. Сюда придет много людей, чтобы полюбоваться твоими работами. Ты представь, твоя мать снова рассказывает Чарли о том, что она давно знала о твоем таланте и верила в него. Эта выставка лишь начало твоего пути, а его самым важным этапом, я надеюсь, будет рождение малыша, которого ты носишь.
Дженни почувствовала себя страшной лгуньей. Ощущение вины сдавливало ее сердце.
– Папа, ты же знаешь, я всегда мечтала о том, чтобы вы мной гордились. И делала все для этого. Мне хотелось прославить фамилию Гоулсон.
Реакция отца удивила Дженни до глубины души.
– Боже, дорогая, – начал он, – если бы я только знал, что ты так переживаешь из-за этого. Нам не надо никакой славы. Мы с мамой всегда гордились тобой и будем гордиться, даже если ни один человек не
