нельзя показывать противнику свои слабые стороны.
— Вы можете начать на Пуллитцере в среду, — сказал я. — В Кэттерике. А дальше — все зависит от вас. Черные глаза Алессандро угрожающе сверкнули.
— Нет, — резко бросил он. — От моего отца. — Он быстро повернулся на одной ноге и, не оглядываясь, вышел из конторы в манеж, свернул налево и трусцой побежал по дороге в направлении Бэри Роуд. Мы наблюдали за ним в окно; Маргарет с улыбкой, в которой чувствовалось некоторое удивление, а я — с тревогой, значительно большей, чем мне того хотелось.
— Он пробежал, не останавливаясь, до могилы мальчика и обратно, — сказала она. — Говорит, что весил шесть стонов двенадцать фунтов до пробежки, а с тех пор, как начал ездить верхом, скинул двадцать два фунта. Это ведь очень много, правда? Двадцать два фунта для такого малыша, как он?
— Прилично, — согласился я, кивнув головой.
— Но он сильный. Мускулы как стальные.
— Он вам нравится, — сказал я полувопросительным тоном.
Маргарет бросила на меня быстрый взгляд.
— С ним интересно.
Я расположился в вертящемся кресле и стал читать письма, которые Маргарет дала мне на подпись. Ни одного лишнего слова, прекрасный язык; великолепно, без единой ошибки, отпечатано.
— Если мы выиграем приз Линкольна, — сказал я, — вы получите прибавку к жалованью.
— Большое спасибо. — В ее голосе прозвучала ирония. — «Спортивная жизнь» расценивает мои шансы не слишком высоко.
Я подписал три письма и принялся за четвертое.
— Алессандро часто сюда заходит? — спросил я как бы между прочим.
— Сегодня — первый раз.
— Что ему было надо?
— Да ничего особенного. Сказал, что проходил мимо и решил заглянуть.
— И о чем вы говорили?
Она явно удивилась, услышав мой вопрос, но ответила не задумываясь:
— Я спросила, нравится ли ему в «Форбэри Инн», и он ответил, что там куда удобнее, чем в доме, который его отец снял в пригороде Кембриджа. Он сказал, что все равно отец сейчас там не живет, потому что уехал по делам. — Маргарет замолчала, стараясь припомнить разговор, и на губах у нее вновь появилась улыбка, а я подумал, что дом в Кембридже, должно быть, тот самый, куда меня отвезли типы в резиновых масках. Впрочем, сейчас это не имело значения. — Я спросила, всегда ли он любил ездить верхом, и он сказал, что да, а потом я спросила, есть ли у него мечта, и он ответил, что хочет выиграть скачки в дерби и стать чемпионом, а я сказала, что еще не родился такой ученик, который не мечтал бы об этом.
— Он сказал, что хочет стать чемпионом?
— Да.
Я мрачно уставился на свои ботинки. Стычка превратилась в драку, драка грозила превратиться в войну, а война, похоже, могла длиться не один месяц. Эскалация нарастала быстрыми темпами.
— Скажите, — поинтересовался я, — он о чем-нибудь вас спрашивал?
— Нет... По крайней мере... хотя... Конечно, спрашивал. — Маргарет удивленно на меня посмотрела.
— О чем?
— Он спросил, не является ли ваш отец владельцем каких-либо лошадей... и я ответила, что он у очень многих в доле, а он спросил, не принадлежит ли ему одному какая-нибудь лошадь. Я сказала, что только Холст, а он... он... — Маргарет нахмурилась, пытаясь вспомнить. — Он сказал, что, наверное, лошадь застрахована, а я ответила, что нет, потому что мистер Гриффон не платил в прошлом году страховых взносов и что лучше ему поосторожнее проезжать Холста, в особенности на дорогах... — Внезапно в ее голосе послышалось волнение. — Ведь ничего страшного, что я ему сказала? Я думала, что, раз мистер Гриффон является владельцем Холста, тут нет секрета.
— Ну, конечно, — успокоил я Маргарет. — Ведь Холст участвует в скачках от его имени. Все знают, что отец — владелец.
Маргарет явно почувствовала облегчение, глаза ее вновь заулыбались, и я не сказал ей, что меня куда больше беспокоило то, что она рассказала о страховке.
Одна попавшая в беду фирма, которую я в связи с этим консультировал, выпускала электронное оборудование. Так как в результате консультаций фирма провела полную реорганизацию и сейчас радовала держателей акций, я позвонил главному администратору и попросил помощи для себя лично.
— Это срочно, — сказал я. — Лучше сегодня. — Стрелки на часах показывали пятнадцать тридцать.
Администратор свистнул в трубку, прищелкнул языком и предложил мне сесть в машину и ехать по направлению к Ковентри. Сотрудник фирмы, мистер Уоллес, встретит меня в Кэттерике. С собой он захватит все, что мне требуется, и объяснит, что-где-как надо монтировать, — устроит меня такой вариант или нет?
Вариант не может не устроить, ответил я, и спросил, не хочет ли главный администратор купить половинную долю скаковой лошади?
Он засмеялся. На ту пониженную зарплату, на которую я сам же его уговорил? Наверное, я шучу, сказал он.
Мистер Уоллес, которому исполнилось целых девятнадцать лет, подъехал ко мне на небольшом, очень деловито выглядевшем грузовичке и ослепил своими научными познаниями. Он дважды и во всех подробностях повторил инструкции, явно сомневаясь, что я смогу их выполнить. Капризы фотоэлементных датчиков были для него родной стихией, но он прекрасно понимал, что рядовому дураку в них не разобраться. Уоллес начал было объяснять в третий раз, в надежде, что наконец-то я все пойму, но я спросил:
— Кем вы работаете в фирме?
— Представителем по сбыту товаров, — ответил он счастливым голосом. — Мне сказали, что за это я должен благодарить только вас.
После столь подробных объяснений я довольно легко смонтировал систему оповещения, которая в основном состояла из фотоэлемента, подсоединенного к простому звонку. Вечером, когда все улеглись, я спрятал источник ультрафиолетовых лучей в большую вазу с цветами, стоявшую у задней стены четырех денников, а фотоэлемент замаскировал в кусте роз перед конторой. Кабель от датчика был протянут через окно в комнату владельцев. Очень удобно.
Вскоре после того, как я все устроил, Этти вышла из своего коттеджа в манеж, чтобы, как обычно, совершить вечерний обход перед сном, — и звонок тут же затрезвонил. «Слишком громко, — подумал я. — Неожиданный посетитель может его услышать». Я закрыл звонок подушкой, и он стал жужжать, как пчела, попавшая в ящик комода. Я щелкнул выключателем. Когда Этти возвращалась обратно, он опять зазвонил. «Виват представителю по сбыту товаров», — подумал я и уснул в комнате владельцев, положив голову на подушку.
Ночью никто не пришел.
Ровно в шесть утра я встал, свернул провод и, собрав остальное оборудование, сложил его в шкаф, а как только конюхи, позевывая, стали появляться в манеже, отправился пить кофе.
Во вторник ночью — опять никого.
В среду Маргарет сообщила, что подруга Сузи доложила о двух телефонных разговорах: первый раз в Швейцарию звонил Алессандро, второй — из Швейцарии звонили шоферу.
Этти, волнуясь больше обычного, так как до скачек на приз Линкольна осталось всего три дня, огрызалась на наездников, а Алессандро задержался и спросил, не хочу ли я передумать и посадить его на Горохового Пудинга вместо Томми Хойлэйка.
Мы стояли в манеже; повсюду царила обычная послеполуденная суматоха. Глаза Алессандро совсем впали, а тело было напряжено, как струна.
— Вы знаете, что я не могу, — рассудительно ответил я.
