прихлебывая из чашки горячий шоколад, на побережье, открытом всем ветрам, в два часа дня. Она молила бога, чтобы ее сыновья выросли работящими, но не богачами. От богатства одни беды и неприятности. Навидались мы всякого! У богачей черствеет сердце.
А что на свете хуже черствого сердца? Но такая уж судьба им: богатство само в руки плывет, а другие весь свой век только облизываются…
С тех пор как Лиленд Фостер приехала со своим первым мужем на плантации «Тропикаль платанеры», она отсюда не отлучалась. Даже в здешнюю столицу не наведалась, не говоря уж о Соединенных Штатах. Когда-то давно она уложила чемоданы, но в это время вернулся Лестер, и она никуда не поехала. Поезд действовал ей на нервы. Мид решил до аэродрома везти ее на автомобиле; он оставит машину в мастерской на техосмотр и окраску, так что к их возвращению она станет как новенькая.
А уж как удивятся друзья, когда узнают, что Лестер и Лиленд отправились в путешествие! Особенно насчет Лиленд, потому что Мид всегда был для них «пронырой». Первый раз она будет столько часов в самолете. Лиленд едва успела купить более или менее приличное платье, шляпу, сумочку, туфли и бегло осмотреть город, где, казалось ей, она была в другом мире, высоко поднятом к лучезарному небосводу.
Но после нескольких часов полета она действительно оказалась в другом мире. В Нью-Йорке, провонявшем каленым железом: Сколько лет она не была в Нью-Йорке! Лиленд поправила прическу перед огромным зеркалом отведенной ей роскошной комнаты. Это была квартира друзей Лестера — в самой красивой части окрестностей Нью-Йорка. Когда Лиленд вошла в столовую, Мид ждал ее, проглядывая газеты и письма. По пути Лиленд взяла в библиотеке «Укрощение строптивой». Матовое золото ее волос, миндалевидные глаза цвета поджаренного хлеба — все в ней искрилось радостью, когда она сказала Миду:
— Лучше перечитывать Шекспира. Не хочу, чтобы со мной случилось то, что с Пройдохой…
— В пройдохи теперь попал я. Меня приглашают к себе адвокаты.
— Тебе досталось наследство?
— Так или иначе, ты получишь другой автомобиль…
— Какой еще другой автомобиль, сеньор Герцог?
— Тот, который предназначили тебе эти люди.
— Какие люди, если здесь не видно ни души? С тех пор как мы здесь, я вижу одни портреты.
— Мои друзья, миллионеры, которые управляют своими капиталами откуда-нибудь из Европы.
Адвокаты ждали Лестера Мида. То были близнецы. Когда они появились вдвоем, нелегко было сказать, кого как зовут, а если встретишь одного, тоже будешь в затруднении. Мид был очень доволен, когда назвал Альфреда — Альфредом, а Роберта — Робертом. Братья Альфред и Роберт Досвелл были знаменитые адвокаты.
После приветствий Мид сел на стул за письменным столом — огромным столом для двух лиц, которые сливались в одно, так они были похожи друг на друга и так сходились их вкусы и деловые интересы.
— Наши акционеры, — сказал Роберт Досвелл, жаждут узнать результаты вашего опыта. Мы могли бы- сегодня же провести собрание.
Пока говорил Альфред… Нет, говорил Роберт. Пока говорил Роберт, Альфред делал заметки в блокноте. уточнить час.
— Мы наметили четыре часа дня, — сказал Альфред Досвелл, продолжая писать.
— Договорились…
— Обождите, господин Стонер… — Мид слегка удивился, когда его назвали подлинным именем. — Мы позвоним в Вашингтон. Акционеры нашей группы хотят, чтобы на вашем докладе был представитель государственного департамента.
— Хорошо, а я позвоню жене. Может быть, она еще не ушла, и я смогу дать ей новые распоряжения.
— Итак, до четырех часов дня, господин Стонер…сказал один из адвокатов, но на этот раз Лестер не знал, был ли то Альфред или Роберт.
Доклад, по сути очень горький, был сдобрен юмором. Лестер Стонер, в костюме цвета бронзы, начал говорить в четыре часа одну минуту пополудни. Акционеры разместились в низких креслах. Явился представитель государственного департамента — седой мужчина с жесткими чертами лица, тип морского волка.
— Теперь вы знаете, — обратился к пайщикам Стонер, — каковы методы «Тропикаль платанеры», к коей я имею честь надлежать, если можно назвать честью членство в организации спекулянтов и работорговцев. Вам надлежит свернуть с порочного пути. Нельзя продолжать такую политику в тропиках, если мы не хотим окончательно потерять престиж и доходы. Практика показывает, что, если мы откажемся от подкупа властей и будем содействовать благосостоянию местного населения, не жертвуя ни центом из наших нынешних прибылей и, возможно, даже увеличив их, к нам станут относиться как к друзьям, а не как к врагам. Мы бесчестны, ибо не уважаем законов тех стран, где действуем. Нас ненавидят не потому, что мы североамериканцы, но потому, что мы плохие североамериканцы. Подло ежедневно убивать надежду людей, которые засеяли свои земли, дабы жить в мире. Эти люди воюют с нами, потому что мы пришли к ним под знаменем войны. Мы не сумели вести дело на основе законности и приличий, как честные промышленники и торговцы. Мы считаем, что нам все позволено, раз за нами стоит могущество доллара. Но я верю и утверждаю: когда-нибудь международное положение сложится не в нашу пользу и ненависть порабощенных народов обрушится на нас так же безжалостно, как отбрасывают гроздья бананов наши инспекторы. Лестер Стонер выпил воды и продолжал:
— Латиноамериканцы устали от нас, а мы начинаем уставать от них. Угроза, что мы бросим плантации и уйдем с нашим капиталом в другое место, уже не действует. С нами им живется так плохо, что без нас уже не может быть хуже. Да и география не на нашей стороне. Куда нам деваться с нашими сельскохозяйственными предприятиями, чтобы быть недалеко от дома? Некуда. Печать, которая нас защищает, вышла из доверия, а наши адвокаты — скорее полицейские у нас на службе, чем слуги закона. Мы порабощаем одних нашей системой торга, других развращаем подачками. Разрушаем местную экономику нашей прожорливостью монополистов и хвастаемся, что все это искупается благами цивилизации. Между тем мы лишаем несчастных возможности достойно умереть от малярии, подсовывая им медленную смерть от рома, водки или виски с содовой. Мы же защищаем свое человеческое достоинство телефонными звонками в посольство.
Стонер до дна осушил стакан с водой — губы у него пересохли — и вернулся к докладу.
— Цифры подтверждают мою глубокую уверенность, что мы получим хорошие барыши, не эксплуатируя тружеников, не разоряя плантаторов-одиночек и не убивая конкурентов. Мои адвокаты представят эти цифры на ваше рассмотрение.
И возвысив голос:
— Главная пружина дела — заменить нынешних правителей Компании, жертвующих всем ради прибыли, такими людьми, которые используют нашу огромную финансовую мощь, чтобы укрепить нашу власть там, где она день за днем уходит из наших рук. Я призываю к разумной политике, и она обеспечит наше будущее, не уменьшая дивидендов. Вы еще никогда не думали о такой перемене политики. Другие акционеры тоже: они не знают, каково положение на местах. Итак, завербуем как можно скорее новых приверженцев из их числа, и когда мы будем в большинстве…
Роскошный автомобиль бесшумно катил по одной из автострад, ведущих из центра Нью-Йорка за город. Лиленд рядом с мужем, который быстро вел машину, откинулась к дверце и, бросив Лестеру вызывающий взгляд, сказала:
— Я должна поговорить с тобой начистоту… Да, лучше знай, что я о тебе думаю… Я возвела тебя на пьедестал, но пьедестал рухнул. Ты такой бессовестный лицемер, что я не знаю, как можно терпеть тебя хоть день, хоть миг… На плантациях ты иной раз спал на земле, с пеонами… Там мы ничего лишнего не тратили… Лишнего? Да и самое необходимое часто было роскошью! Ты поссорился с Макарио из-за лоскута шелка, который он купил в управлении для своей жены… Ты хотел разыграть перед этими бедными людьми роль простака… Комедиант…
Городские огни, как хвост кометы, озаряли поле. Лиленд была уязвлена молчанием мужа — в ответ на ее обвинения у него в лице не дрогнула ни одна жилка, а зеленые глаза не отрывались от серой ленты шоссе. Но Лестер молчал, глотая слезы.