— За тысячу баксов. Нет, за две.
— Дорого. Плачу пятьсот.
— Бог с тобой, давай пятьсот. В Афгане я научился мастерски кастрировать, потому что от кастрата ни злобы, ни мести не жди. Может, все же дашь тысчонку? Идея-то хорошая…
— Неплохо, неплохо… Плачу не за идею, а за исполнение по двести долларов. Сумма окажется куда больше, чем пятьсот или тысяча за идею. Если не забыл арифметику, то согласишься.
— А сколько раз кастрировать придется?
— Немало, и каждый раз двести долларов!
— Согласен. Тогда возьму сегодня свой инвентарь. Уже двадцать лет я им не пользовался.
— Вспоминай, вспоминай, полезное дело. Но отвечаешь головой за каждого своего бойца. Работа должна быть тайной. Сделали и разошлись, никаких разговоров ни до, ни после. Вызволи из памяти заказные операции ОМОНа… Понял?
— С этим делом у нас строго, ведь лучшая в мире школа все-таки была! Болтунам одним ударом учились разбивать башку.
— Вот-вот, прекрасно, эта практика тоже понадобится. А щипцами кости выворачивали? Утюгом прижигали? Струбцинами черепа раскалывали?
— Нет, такого не было. Но тут ничего мудреного нет. Сделаем любую работу, Иваныч. — На его лице появилась невинная детская улыбка.
Ефимкину казалось, что спецназовец не лукавил. «Добродушный парень и полезный кадр! Удачно, что я его вспомнил!» — подумал он и перешел к дальнейшим инструкциям.
— Вот что, приятель, для конспирации обойдемся без имен и фамилий. Я для тебя и всей команды Математик, ты Начальник Поезда, а членов нашей команды называй таким образом. Бригадиров по именам зверей. Например, Лиса, Медведь, Волк, Кабан, Рысь и так далее. А бойцов — именами их любимых яств. Чтобы было понятно, поясню: лиса охотница за курами, утками, гусями, голубями, фазанами и прочими. Значит, в бригаде лисы бойцы будут носить эти имена. Медведь — любитель голубики, клюквы, черники, лосося, форели, чавычи. Кабан предпочитает желуди, каштаны, трюфеля, свеклу, кукурузу. Поэтому в его бригаде будут Желудь, Каштан, Трюфель… Понятно?
— А что, мне нравится. Но позволь, Математик, сколько же нас будет в команде? Не батальон же ты готовишь? Я на любую работу пойду, кроме захвата власти. Политика не мое дело!
— Нет-нет, совершенно никакой политики. Чапаев, Лазо и Фрунзе не наши герои. Нам нужно вкусно поесть, элегантно прикинуться, набить амбар деньгами, прикупить классный лимузинчик, наполнить загашник акциями Норникеля, «Базового элемента» и Газпрома, пока цены низкие, кризисные, и покатить впереди себя золотой рубль. Чтобы приятный звон стоял в ушах, а все с завистью пялились на роскошную жизнь. Тебе нужно что-нибудь еще?
— Да-а… Ты забыл девок. Как же без них? Я бы завел гарем. Пять, даже десять первоклассных телок украсили бы наш досуг.
— Ты прав. Ну, я пошел. В девять!
— Минутку, так сколько нас в команде должно оказаться?
— Начнем с бригады в шесть человек. Если станем жирком обрастать, тогда и числом обновимся. Развитие бизнеса зависит от доходов фирмы и от самоотдачи сотрудников. Вот такая простая премудрость. Покажи, Начальник Поезда, на что способен, нынешним вечером…
После этих слов Ефимкин быстрой походкой направился прочь. Надо было еще переговорить с прокурором и судьей.
В назначенное время первая бригада была в сборе. Леонид Иванович даже не ожидал встретить таких рослых мужиков с открытыми славянскими физиономиями. Лишь один был невысокого роста, рябой, лысоватый, похожий на крымского татарина. Лица бойцов смягчались добродушными улыбками. Казалось, они говорили о милых мелочах, из которых складывается жизнь. Каждый был одет в поношенную спортивную форму. Так обычно ходят в провинции не старые еще ветераны спорта. Невозможно было даже представить, что эти люди дали согласие участвовать в тяжкой криминальной разборке. Куда больше они походили на друзей в возрасте, после трудового дня собравшихся заняться каким-нибудь игровым состязанием. Начальник Поезда отделился от группы и шагнул к Математику.
— Деньги принесли?
— Такая демонстрация нам ни к чему. Деньги в свертке оставлены в твоем почтовом ящике. Позвони домой, пусть жена их вынет и пересчитает. Вот мобильник. — Леонид Иванович протянул Чернохуду свою «Моторолу».
— Пересчитывать она не будет, но я скажу, чтобы сверток взяла. Надеюсь, в нем не кукла.
Ефимкин промолчал. Его лицо выглядело каменным.
— Пошутил я. И звонить не буду. Кто полезет ко мне в ящик? Там сроду никакой почты не было. Он, видать, проржавел полностью. За пенсией я сам хожу, а корреспонденцию вообще никогда не получал, может, и было что, но не помню. После работы займусь свертком. Еще раз объясни нашу задачу.
— Объект в наручниках помещен в камеру полчаса назад. Ты в маске заходишь первым, чтобы замотать ему голову. Она должна быть без ссадин. После этого заходит вся бригада и начинает его колошматить. Молча! Так продолжается пятнадцать минут. Потом выходите. Минут десять спустя, я вхожу на разговор…
— Считаю, чтобы он пришел в себя, понадобится как минимум тридцать минут, а то и час. Я все спланировал. Первый раунд — групповое избиение. Второй — отборные пытки. Третий, чтобы окончательно сломить волю, — сексуальные надругательства. Четвертый раунд — отсечение конечностей. Тут любой герой что надо подпишет. Думаю, после второго раунда он сломается и надо будет вызывать нотариуса. Надеюсь, ночью он может явиться? Хочется до полуночи премию получить. А кастрацию я начну лишь после нотариуса, да?
— Да-да! Ну, пошел! Менты, прокуратура, судья, нотариус — все ждут команды. Только не переборщите, чтобы он не помер до нотариуса. Тогда провал всей затее…
Про себя Леонид Иванович решил: «Если все же помрет, все равно заставим нотариуса подписать дарственную». После этого он поспешно направился прочь.
В просторной камере слабо светила лампочка в сорок ватт. Коммерсант Разживин сидел на нарах, деливших помещение на две части. Лежать он не мог, руки за спиной были плотно стиснуты милицейскими браслетами. Камера была рассчитан на двенадцать — четырнадцать арестантов. Но Разживин сидел один на сбитых из досок нарах в шестьдесят сантиметров высотой. По каким причинам он здесь оказался, коммерсант не понимал. Впрочем, иногда у него мелькала мысль, что за его арестом мог стоять рыбный инспектор. «Если это он заказчик, надо себя выкупать, — думал заключенный, — и срочно, до следственных действий! Сколько предложить за закрытие дела? Тридцать тысяч Ефимкину и двадцать ментам… Хватит ли? Да и как предлагать? В КПЗ два прапорщика-охранника. Предложу тысячу долларов за звонок… Надо срочно поднять приятелей».
Разживин поднялся и стал ногой стучать в массивную дверь камеры. Десять минут спустя кормушка приоткрылась.
— Чего тебе? — забарабанил охранник ключами по металлической обшивке.
— Друг, даю тысячу долларов за звонок! Матери хочу позвонить, меня дома нет, ведь волнуются. Только три слова скажу, что жив-здоров. Ну, ладно, даю три тысячи. Три звонка — три раза по тысячи. Ведь доллары!
— Пошел ты… У тебя карманы пустые. В долг не работаем. Знаем вашего брата. Еще раз постучишь, измордуем, — бросил прапорщик, закрывая кормушку.
«Почему они меня в наручниках держат? Как же я устал бороться с бюрократами. Уверен, не только у меня требуют подачек, весь средний класс под гнетом, даже олигархи, словно крепостные, перед Кремлем на коленях стоят. Так хочется любить Россию, но за что? Дайте мне материал для любви! Хоть маленький кусочек, хоть лоскуток для успокоения! Ощущение, что страну накрыл заколдованный мыльный пузырь выдуманного благоденствия. А на самом деле не жизнь, а чума. Какой-то тотальный политический блеф! Сегодня уже не выдержал и избил мерзавца. Но сколько они моей крови выпили? Три года строю свой ресторан. Шестьсот квадратных метров. Он уже два с половиной года мог прибыль мне и казне давать. Но работаю только на чиновников. Более трехсот тысяч одних взяток раздал. Согласование проекта, продление
