Он без особой охоты распахнул дверь подъезда.
– К кому? – настороженно спросила консьержка, выскочив из своей будки с окошечком и преграждая путь могучим телом.
– Я, собственно, из газеты, – неуверенно произнес Павел.
– Документы есть?
Он протянул редакционное удостоверение.
– По какому делу?
– О вчерашнем хочу написать…
– Чернуху, конечно, – холодно произнесла консьержка. – Типа: «Кровавая разборка в квартире 77». А, паренек? Чего башкой вертишь?
– Может, именно так и напишу! – разозлился Павел. – Работа у меня такая!
– А моя работа – не пускать разных… – консьержка задумалась, видно, подбирая подходящее определение, – молодцев, – наконец нашла она компромисс. Слово находилось в рамках приличий и одновременно имело уничижительный оттенок. Мол, знай, журналистик, свое место.
– Так вы меня не пропустите? – сменив тон на просительный, спросил Павел.
– К кому ты… вы идете?
– Соседей хочу расспросить.
– Каких еще соседей?! Нечего людей с ранья булгачить. Народ у нас живет солидный, не какая-нибудь шваль… И чего они тебе должны рассказывать? – Консьержка, почуяв слабину в голосе Павла, видимо, сделала окончательный выбор. – Ходють тут разные… Может, ты корочки свои в переходе купил?
«Вот ведь сволочь какая!» – со злостью подумал Павел, поняв, что его переиграли. Он уже хотел понести противную тетку черными словами, но сообразил: именно этого от него и ждут, и вместо этого вкрадчиво спросил:
– Скажите, пожалуйста, как ваша фамилия?
– Слепой, что ли! – Консьержка ткнула пальцем в укрепленную над окошком табличку:
«Сегодня дежурит КОТОМКИНА Раиса Ивановна».
Павел достал блокнот и аккуратно записал туда данные.
– Вы зачем пишете? – чуть сбавив тон, спросила консьержка.
– Отсюда заверну в управу, – сообщил Павел, – и расскажу там, какие у них бдительные сотрудники.
– Я вовсе не служу в управе, – отозвалась Котомкина уже почти спокойно. – Я жильцами нанятая.
– Все равно сообщу, – твердо произнес Павел. – Пусть знают. Граница, так сказать, на замке. Враг не пройдет. А может, и в газете о вас напечатаем… Страна должна знать своих героев.
– Что тут за шум?! – услышал Павел за спиной строгий голос. Он обернулся. Перед ним стояли трое: милиционер с погонами старшего лейтенанта, мужчина в штатском и молодая непривлекательная женщина с остреньким лисьим лицом.
– Да вот, товарищ участковый, – отозвалась консьержка. – Говорит, из газеты. Про вчерашнее написать хочет…
– А удостоверение редакционное можно увидеть? – тут же потребовал участковый.
– Пресса, значит, – усмехнулся мужчина. – А мы – работники органов. Уголовный розыск, прокуратура и здешний участковый.
– Я хотел бы выяснить пару вопросов, – сообщил Павел, ожидая, что его сейчас прогонят.
– Пару вопросов… – рассеянно повторил мужчина. – Ну, что с вами делать… Раз так, поднимайтесь следом. А из какой вы газеты?
Павел назвал свое издание.
Женщина поморщилась:
– Знаю. Желтоватая у вас газетка. Давно трудитесь на журналистской ниве?
– Около года, – неопределенно ответил Павел.
– Криминальной хроникой занимаетесь. Первый раз вас вижу. Вот с коллегой вашим, как его… усатый такой и всегда нетрезвый…
– Скуратов, – подсказал мужчина. – Фамилия, как у бывшего генпрокурора.
– Точно, Скуратов. С тем я знакома. Дело, надо сказать, разумеет, согласно пословице. – Она хмыкнула. – А вы, значит, начинающий стрингер[2]?
– Я не стрингер, я в штате, – почему-то обиделся Павел.
Женщина засмеялась:
– Никоим образом не желала оскорбить, господин… – она взглянула в раскрытое удостоверение Павла, – Мерзлов. Однако и мы должны представиться. Я – следователь районной прокуратуры Вера Сергеевна Слепцова. Это «убойный отдел» – капитан Ершов, а это местный участковый Ерошкин Степан Матвеевич.
– Зачем он нам? – недовольно произнес участковый. – Только под ногами будет путаться.
– Ничего страшного, – спокойно сказала Слепцова. – У каждого свое назначение. Пускай посмотрит…
– А вы зачем туда идете? – поинтересовался Павел. – Разве вчера…
– Не успели все осмотреть самым тщательным образом, – отозвался Ершов. – Вчера спешили. Возможно, поэтому предсмертную записку не обнаружили или еще чего существенного.
Они остановились перед солидной стальной дверью, отделанной под старину.
– Образец средневековой замковой архитектуры, – насмешливо произнес Ершов. – И дела за такими дверьми должны твориться средневековые. – Он достал из кармана два ключа с затейливыми бородками, сорвал печати и открыл замки. – Проходите, товарищи.
Павел шагнул вслед за остальными. В просторном холле было полутемно, лишь мерцали во мраке огромные овальные зеркала. Щелкнул выключатель.
– Раздевайтесь, – скомандовал Ершов. – И обувь желательно снять. – На этот раз он обращался исключительно к Павлу. – Тут я где-то видел несколько пар домашних тапочек. Хватит на всех.
Журналист поспешно стянул свою кожаную куртку, повесил на крючок кепку из того же материала. Только после этого он вступил в хоромы и осмотрелся. Судя по размерам, в одну квартиру объединили две или три отдельные жилплощади меньших размеров, соответственно перепланировав их. Обставлены покои с крикливой роскошью, в понимании Павла, присущей большинству нынешних скоробогачей. Имелся полный набор излюбленных аксессуаров новорусского быта: кожаные диваны и кресла, вычурные люстры и бра, картины в позолоченных рамах, бронзовые и фарфоровые статуэтки. В спальне возвышалась кровать в стиле рококо, наводившая на мысль о разнообразии и изощренности любовных утех. Однако сейчас здесь царил зловещий беспорядок. Простыни и одеяла были скомканы и покрыты пятнами засохшей крови, на полу валялись какие-то бумаги, а также резиновые медицинские перчатки.
– Ага, – сказал участковый, – вот мы и в логове разврата. – Слова эти показались Павлу странными. Что он подразумевает под словами «логово разврата»? Самая обычная квартира, хотя просторная и богато обставленная.
– А кто таков, ну, который тут жил?.. Убийца то есть? Расскажите хотя бы вкратце.
Но ответа на свои вопросы Павел так и не получил. На него вообще перестали обращать внимание. Присутствующие вели себя непонятно. Они вроде бы бесцельно слонялись по комнатам, открывали дверцы шкафов и секретеров, выдвигали ящики комодов, доставали оттуда различные вещи: предметы туалета, белье, одежду, но даже не осматривали их, а откладывали в сторону или просто бросали на пол. Сыщик Ершов прошел на кухню, залез в холодильник, достал разнообразную еду, пару бутылок пива, по-хозяйски уселся за стол и стал неторопливо выпивать и закусывать.
– Иди сюда, журналист, – позвал он Павла, – на, пей… – Он протянул бутылку «Туборга». – Не стесняйся, лопай. – На черствый кусок ржаного хлеба был положен толстый ломоть ветчины. – Горчичка вот…
– А разве можно?! – изумился Павел.
– Почему нет?! Не пропадать же добру.
– Вы же сказали, по делу пришли?
– Сейчас перекусим и займемся. – Он непонятно усмехнулся.
