заглядывал в гости к Севастьянову, поскольку видел в нем единственную личность в окрестностях, охотно вступающую в религиозные дискуссии. Сергею Александровичу тоже нравился этот парень, свободно и без догматизма рассуждавший о христианстве, гностицизме, православии, Расколе… К нему-то и решил обратиться профессор. У отца Афанасия имелась собственная «Победа», поэтому приехать в Соцгород для него не составляло никакого труда. Вечером Севастьянов позвонил отцу Афанасию.
– Здравствуйте, батюшка. В город не собираетесь?
– Завтра хотел побывать.
– Дельце одно к вам имеется. Не могли бы посодействовать?
– А в чем дело?
– Освятить одну квартиру нужно. Я обещал помочь с этим.
– Освятить?! Это для чего же?
– На предмет изгнания оттуда нечистой силы.
– Вы серьезно?!
– Абсолютно.
– Интересное дело, – засмеялся отец Афанасий. – Воинствующий безбожник просит меня изгнать нечистую силу.
Тут уж пришла очередь смутиться Сергею Александровичу.
– Это я просьбу чужую выполняю… Да и по телефону всего не объяснишь. Приезжайте, все расскажу.
– Хорошо. Завтра в начале дня буду.
– И все необходимое захватите.
– Обязательно.
Следующим утром у дома, в котором проживал Севастьянов, остановилась потрепанная «Победа», и из нее вышел молодой, высокий, широкоплечий поп с черными кудрявыми волосами, лежащими по плечам. Он тотчас привлек внимание сидевших на скамейке старушек.
– Батюшка! – воскликнула одна из них. – Да откуда же вы взялись? Уж не из театра ли? Что-то до сей поры я вас в Соцгороде не встречала.
– Успокойся, раба божья. Я не актер, а самый настоящий священнослужитель. Рукоположен и введен в сан самим митрополитом Филаретом. Ныне отправляю службу в Никольском храме в селе Еленинка, – с напускной важностью сообщил отец Афанасий.
Бабки закрестились.
Из подъезда вышел Севастьянов и бросился к отцу Афанасию.
– С нетерпением жду вас.
– Садитесь, Сергей Александрович…
Когда «Победа», обдав старушек синеватым выхлопом, покатила со двора, та бабка, которая вела расспросы, заявила:
– Говорит, что поп, а с главным безбожником якшается, – и поджала губы.
– Теперь куда? – спросил отец Афанасий у своего пассажира.
– Направо. Я вот зачем вас попросил освятить квартиру. В ней одна гражданка проживает. Некая Евдокия Копытина. Так вот, там у нее… – И Севастьянов рассказал молодому попу о событиях на улице Красных Галстуков.
– А вы какое к этому отношение имеете? – выслушав историю, поинтересовался священник.
– Хочу разобраться: почему сие произошло?
– Сие… – засмеялся отец Афанасий. – А у вас какие предположения на сей счет?
– Даже не знаю…
– Думаете, нечистая сила проказит?
Тут уж пришла очередь хохотнуть профессору.
– Это не я считаю, это хозяйка квартиры так думает.
– С ней-то понятно… Ну а вы-то сами какого мнения?
– Затрудняюсь с ответом. Поэтому и ввязался в эту историю.
– Суеверия, значит, хотите разоблачить?
– Вроде того.
– Ладно, поехали к вашей Копытиной.
Узнав, что Севастьянов нашел попа, готового совершить обряд изгнания нечисти из ее квартиры, Дуся чрезвычайно обрадовалась. Вначале она даже не могла поверить своему счастью.
– А батюшка-то откуда? – недоверчиво спрашивала она. И, узнав, что отец Афанасий – настоятель Никольского храма в Еленинке, расцвела лицом. – Вот и хорошо! А то со здешним попом у меня неладно выходит. Не желает навстречу идти. «Делов и без тебя, бабка, у меня выше крыши», – говорит. Я уж ему и деньги сулила… А сейчас сколько платить надо? – как бы мимоходом поинтересовалась она, сверля Севастьянова остренькими глазками.
– Ничего, – сказал он.
– Как понять: ничего? Без денег его благословение силы не имеет!
– Ну так дайте ему, сколько не жалко.
– Сколько не жалко… Это сколько же?
Севастьянову надоело толковать с глупой бабой. Он плюнул и пошел из подъезда.
– Погодите, погодите! Я с вами.
Увидев отца Афанасия, Дуся поклонилась ему в ноги и истово перекрестилась.
Наконец все уселись в машину, и «Победа» тронулась. Дуся сидела позади как мышка, только постоянно косилась на стоявшие рядом с ней кадило и кропило, из которого торчала кисть.
– Так говоришь, старая, мебель у тебя плясала? – не оборачиваясь, спросил отец Афанасий.
– Плясала, батюшка, плясала. Так плясала, что прямо страсть.
– И тарелки летали?
– Летали, батюшка.
– Думаешь, бесы тебя одолели?
– Они, батюшка, они… За грехи мои!
– Какие же у тебя грехи?
– На кладбище в тот день ходила. На Родительскую, значить. Видать, не всех помянула…
– И кого же забыла?
– Не знаю, батюшка. Всех вроде вспомнила… И папаню, и маманю… И муженька своего, Пашеньку, на войне убиенного.
– А разве больше тебе некого поминать?
– Да кого еще? Если только…
– Ну-ну?
– Сынка моего… Так он мертвеньким родился. Я его даже не видела. А уж где схоронили, не ведаю.
– Все равно помянуть бы нужно.
– Хорошо, хорошо, батюшка. Все так и сделаю, как вы велите.
Потом была пресловутая квартира, куда, при виде отца Афанасия, сбежалось полдома. Молодой священник важно ходил по комнате, нараспев читал «Отче наш», кропил стены, махал дымящимся кадилом, развевая во все стороны клубы благовонного дыма.
– Избави нас от лукавого, – повторяла за ним Дуся, и в ее глазах стояли слезы умиления.
Сергей Александрович пристроился в уголке и наблюдал за действиями отца Афанасия даже с некоторым благоговением. Поп казался серьезным, даже величественным. Двигался он резко, так, что черные кудри развевались за плечами. Глаза, как казалось Севастьянову, метали молнии. Голос звучал торжественно и строго.
– Изыди! – восклицал отец Афанасий. – Изыди, нечистый!
И хотя все выглядело в высшей степени благопристойно, профессора не покидало чувство, что отец Афанасий играет заранее выученную и тщательно отрепетированную роль, а в душе никаких особых чувств не испытывает. Возможно, даже иронизирует над его, Севастьянова, реакцией.
Наконец «мероприятие» закончилось. Отец Афанасий напоследок перекрестил жилище, затем его
