председателя советской делегации: «Намерен ли он и его делегация и впредь быть здесь единственными дипломатическими представителями всей России?»
Дальнейшими вопросами Кюльман настойчиво добивался ответа, следует ли считать украинскую делегацию частью русской делегации или же она является представительством самостоятельного государства.
Дипломатическое наступление немцев достигло своей цели только вследствие предательства Троцкого, который возглавлял советскую делегацию во втором периоде переговоров, с 9 января (27 декабря). Троцкий знал, что против Центральной рады поднялось восстание, что Рада фактически находится в состоянии войны с Советской Россией. Ясно было, что дни Рады уже сочтены. Тем не менее Троцкий признал украинскую делегацию самостоятельной. Тем самым он изменнически пошёл навстречу германским империалистам.
Вечером 10 января у Чернина с Кюльманом и Гофманом вновь состоялось совещание по вопросу о дальнейшей линии поведения. Генерал Гофман настаивал на продолжении угрожающего нажима на советскую делегацию. «Нужно ещё раз хорошенько ударить по голове», — восклицал он. Но оба министра предлагали перейти к более спокойному обсуждению, рассматривать условия параграф за параграфом, откладывая в сторону всё неясное. Такой тактики требовал прежде всего тот факт, что переговоры с украинцами ещё не завершились из-за грызни между Германией и Австро-Венгрией. К тому же из Украины поступали сведения о выступлениях против Центральной рады, территория которой катастрофически сокращалась. По предложению Кюльмана, обсуждение отдельных пунктов договора перенесено было в политическую комиссию.
На первом же заседании политической комиссии советская делегация вновь потребовала начать с обсуждения территориальных вопросов. Она заявила, что основное разногласие касается судеб Польши, Литвы и Курляндии. Отправляясь в Брест-Литовок, советская делегация пригласила с собой представителей трудящихся этих стран. Они ждут, что скажет им конференция. Кюльман вновь отвёл советское предложение. Пусть приехавшие займутся пока экономическими и правовыми вопросами, заявил он.
Конференция топталась на месте. Каждый пункт вызывал споры.
Длительные дискуссии шли по поводу отдельных формулировок. При этом оказывалось, что немцы и австрийцы не всегда договаривались о согласованных выступлениях. В статье 1, заявлявшей о прекращении войны, имелась формулировка: «Оба государства решили впредь жить в мире и дружбе». Советская делегация предложила снять эту формулировку, ибо она имеет чисто декларативный характер. Немцы и австрийцы запротестовали.
Кюльман предлагал: «оба народа решили впредь жить в мире».
Советская делегация: «оба государства решили».
Немцы: «обе нации решили».
Советская делегация: «Здесь написано «оба договаривающихся государства»».
Кюльман, начиная уже раздражаться, твердит: ««обе нации решили». Поэтому я и удивляюсь, что вы так сильно возражаете… Приемлема ли для вас редакция: «обе нации»?»
Советская делегация: «оба народа».
В спор вмешивается Чернин: «Редакция «оба народа» невозможна, потому что в Австро-Венгрии живёт много народов».
Кюльман разъясняет, что речь идёт о Германии и России. Чернин настаивает на такой редакции, которая подошла бы и для Австро-Венгрии.
Кюльман повторяет, что проект формулировки имеет в виду германо-русские отношения и потому гласит: «обе нации».
Чернин: «Я ничего не имел бы против того, чтобы сказать «договаривающиеся стороны»». И дальше в том же духе.
Два дня тянулись переговоры в комиссиях. Одновременно Германия и Австро-Венгрия продолжали тайные сношения с Украиной.
Предъявление условий мира. Замедление мирных переговоров раздражало германское верховное командование. Каждый новый день отсрочки подписания мира всё больше разлагал армию. Генерал Людендорф писал: «Переговоры не двигались с места. Таким способом, каким они велись в Бресте, вообще нельзя было добиться мира, а возможно было лишь ещё больше подорвать наши моральные силы». Людендорф бомбардировал Гофмана телеграммами. «Я сидел, — писал Людендорф, — в Крейцнахе, как на углях, и нажимал на генерала Гофмана, чтобы он ускорил переговоры».
Гофман требовал от Кюльмана и Чернина предоставления ему возможности выступить. Целые дни, по свидетельству Чернина, сидел он над подготовкой своей речи. Несколько раз Гофман порывался подняться. 12 января (30 декабря), утром, он снова выступил с протестом против рассылки советской делегацией радиограмм и распространения на фронте советской прессы. Наконец, случай для нового «удара по голове» как будто представился.
Вечером 12 января, на заседании политической комиссии, советская делегация огласила свои формулировки по спорным вопросам. Она требовала, чтобы правительства Германии и Австро-Венгрии категорически подтвердили отсутствие у них намерений включить в территорию Германии или Австро- Венгрии какие бы то ни было области бывшей Российской империи. Решение вопроса о будущей судьбе самоопределяющихся областей должно проходить без всякого внешнего давления, в условиях полной политической свободы. Голосование должно производиться после вывода из этих областей чужеземных войск и по возвращении на родину беженцев и выселенцев. Окончательное решение о государственном устройстве этих областей осуществляется путём всенародного референдума.
Гофман вскипел. «Я должен, — резко заявил он, — прежде всего протестовать против тона этих заявлений. Русская делегация заговорила так, как будто бы она представляет собой победителя, вошедшего в нашу страну. Я хотел бы указать на то, что факты как раз противоречат этому: победоносные германские войска находятся на русской территории».
В пространной речи, уснащённой злобными выпадами против советской власти, генерал Гофман изложил историю «соглашения» между Германией, с одной стороны, Литвой и Курляндией — с другой. Закончил генерал объяснением, почему германское правительство отказывается очистить оккупированные районы:
«…И из технически-административных соображений верховное германское командование должно отклонить очищение Курляндии, Литвы, Риги и островов Рижского залива. Все эти области не обладают органами управления, не имеют судов и органов судебной защиты, не имеют железных дорог, телеграфа и почты. Всё это создано Германией и управляется Германией.
Равным образом в ближайшем будущем эти народы не будут в состоянии иметь свои собственные войска или милицию из-за отсутствия соответствующих органов, которые могли бы создать всё это».
По Гофману выходило, что немцы застали в Литве и Латвии чуть ли не дикую страну, без дорог и почты. Взбешённый генерал явно потерял чувство меры. Даже делегаты германского блока с трудом скрывали своё смущение. Чернин писал по этому поводу: «Гофман произнёс свою несчастную речь. Он работал над ней целые дни и очень гордился ею. Кюльман и я не скрыли от него, что она достигла только того, что раздражила против нас тыл».
Действительно, в тылу положение обострялось. В столице Австро-Венгрии вспыхнули продовольственные беспорядки. Вена стала умолять Берлин о помощи. В Германии разрастались забастовки. Росло недовольство войной и в армии. Германское командование настойчиво требовало скорее кончать мирные переговоры в Брест-Литовске. Наконец, 18 (5) января, на заседании политической комиссии, победители предъявили свои условия. Вынув карту, генерал Гофман заявил:
«Я оставляю карту на столе и прошу гг. присутствующих с ней ознакомиться».
Генерал даже не счёл нужным объяснить, что представляет собой та линия, которая намечена была на его карте. На требование объяснений генерал отрезал: «Начерченная линия продиктована военными соображениями; она обеспечит народам, живущим по ту сторону линии, спокойное государственное строительство и осуществление права на самоопределение».
Линия Гофмана отрезала от владений бывшей Российской империи территорию размером свыше 150 тысяч квадратных километров. Германия и Австро-Венгрия занимали Польшу, Литву, некоторую часть
