грозе, а главное, своей молодости и чистоте…
Олегов хотел возразить своему оппоненту, сказать, что благополучие таких вот безмятежных счастливцев держалось на эксплуататорском труде рабочих, но постеснялся, и только несколько нервно помешивал ложечкой чай в стакане. Разговор перешел на другую тему, но Егор продолжал угрюмо молчать и дуться.
После завтрака, когда все поднялись из-за стола, Коломенцев наклонился к уху Олегова:
– Не желаете прогуляться со мной по лесу? Хочу обозреть окрестности.
Егор молча кивнул.
– Мы недолго, – извиняющимся тоном обратился Коломенцев к Людмиле.
– А можно и мы с вами? – запросились дети.
– В другой раз! – сердито отрезал отец.
Олегов и сам не мог понять причин недовольства визитом своего нового знакомого, почему сердится на него. Только ли дело в несколько двусмысленных разговорах Коломенцева? Нет ли тут иной причины? А может, он ревнует его к Людмиле? Глупости! Коломенцев ей не то что в отцы, в деды годится. А может, все вместе: некое чувство зависти к столько повидавшему, нестандартно мыслящему человеку, ощущение чужого превосходства, да и ревность… Чего уж скрывать от самого себя – и это тоже…
Он шел по тропинке среди сосен, занятый своими мыслями, даже не замечая, что следом шагает Коломенцев. Тропинка расширилась, превратилась в широкую тропу, а потом и в торную дорогу. Коломенцев шел рядом, но молчал. Видно было, что ему просто нравится брести по чистому сосновому бору, поддевать носком башмака сухие шишки и отпинывать их в сторону. Наконец он не выдержал:
– Куда мы движемся?
Олегов пожал плечами:
– Гуляем. Вы же сами просили показать вам окрестности.
– Ну да, ну да…
Они подошли к станции. На перроне в этот час никого не было, только бродячая собака нехотя глодала замусоленную кость.
Поднялись на железнодорожную насыпь, перебрались через пути и вновь пошли по дорожке вперед.
Егор только теперь понял, что, сам того не желая, идет в сторону деревенского кладбища. Вскоре среди берез показались кресты, облезлые деревянные оградки и холмики.
– Погост? – удивленно сказал Коломенцев.
– Да. Где-то здесь схоронили Пеликана, – пояснил Олегов.
– Покажите его могилу.
– К сожалению, не знаю места.
– А если поискать?
– Я пытался. Безрезультатно. Думаю, на ней нет даже символического надгробья.
– Странная жизнь, странная смерть…
– Почему странная?
– Человек, достигший столь высоких степеней посвящения, успокоился вдали от родной Праги, и даже место захоронения его неизвестно. – Он задумался. – Хотя…
– Что – хотя?
– Возможно, в этом и было его предназначение.
– Не понимаю.
– Пеликан, согласно мистериям розенкрейцеров, – птица, приносящая себя в жертву Палладию.
– Палладию?
– Божку розенкрейцеров. Его образ они заимствовали у тамплиеров. У тех имелся Бафомет – козлоногое человекоподобное существо с двумя лицами: мужским и женским. Образ, как бы соединяющий в себе мужчину и женщину, разумных существ, обуреваемых животной страстью. На чреве Палладия располагается роза на кресте. Пеликан – жертва во имя размножения, зарождения новой жизни, возникшей из животной страсти.
– По-моему, Пеликан – обычная чешская фамилия.
– Конечно, вы правы. Это может быть простым совпадением, но я сразу насторожился, когда услышал от вас про Пеликана.
– Вы разобрали рукописи?
– Только отчасти. Но тем не менее удалось прояснить многое.
– А именно?
– Согласно некоему плану накануне войны пражские розенкрейцеры отправляют экспедицию в Россию.
– Это я знаю.
– Не перебивайте, пожалуйста. Так вот, цель экспедиции – Грааль.
– Что?!
– Да-да. Именно Грааль!
Олегов расхохотался:
– Так я и думал. Ни больше ни меньше! И Грааль, конечно, находится в Тихореченске или в его окрестностях. Уж не на станции ли Забудкино?
– Подождите с вашей иронией. Вы хоть представляете, что такое Грааль?
– Емкость. Во время распятия Христа в нее собрали кровь из его ран. Священный, чудодейственный сосуд.
– Не сосуд, а чаша…
– Пускай чаша. Помню, помню… Вагнеровские оперы, Лоэнгрин… Парсифаль… Как будто рыцари давали обет найти этот сосуд во что бы то ни стало.
– Чашу!
– Да, чашу. Они колесили по свету и каждого встречного спрашивали: не видал ли тот Грааль. Даже термин такой был: «граалить».
– Это вы Марка Твена начитались – «Янки при дворе короля Артура».
– Возможно. То-то я думаю: тамплиеры, розенкрейцеры, а теперь еще и Грааль.
– Ваш скепсис мне понятен, и все же извольте выслушать.
Но Олегова понесло.
– В поисках Грааля неведомый Пеликан залетел в Россию. Идет война, весь мир перевернулся, а он ищет… Что ж. У каждого своя стезя. Но, как я догадываюсь, не находит чудодейственной чаши. Иначе война бы прекратилась, настал бы мир и всеобщее благоденствие. С горя несчастный граальщик бросается под поезд, предварительно описав свои злоключения. Но тут появляется еще один соискатель, – Егор выразительно посмотрел на своего спутника. – Этот, так сказать, рыцарь… печального образа, – Егор ехидно ухмыльнулся, – решает продолжить дело Пеликана, а мне, как я полагаю, отводится роль Санчо Пансы. Но я не хочу граалить. Я…
– Молчать!!! – вдруг рявкнул Коломенцев, да так страшно, что Олегов от неожиданности вздрогнул и действительно замолчал.
Коломенцев побелел, ноздри его раздувались от гнева, глаза сверкали.
– Я не позволю… – чуть сбавив тон, произнес он. – Я слушал вас. Извольте выслушать, а потом иронизировать.
Олегов и сам понял, что наговорил лишнего. Его речь действительно звучала оскорбительно. И чего завелся?
– Извините, – произнес он в сторону.
– Принимаю. – Голос Коломенцева зазвучал как обычно. – Присядем. – Он указал на довольно ветхую скамейку перед могильным крестом, на котором было написано: «Ефросинья Егоровна Морянина. Вдова».
– Отдохнем от бессмысленных споров возле усопшей Ефросиньи, упокой, Господи, ее душу. Наберитесь терпения, мой друг, и послушайте. Как я уже говорил, из записок Пеликана следует, что он и, видимо, еще несколько человек сопровождали детей до Тихореченска. Откровенно говоря, я действительно не понял,
