скорбящие каменные фигуры с факелами в руках. Статуи скорбящих претерпели сильные изменения. У одной половина факела была отломана, у другой отсутствовала часть головы. Стены морга, видимо, очень давно не знали ремонта. А крыльцо, которое украшали статуи скорбящих, напоминало вход в старинную полуразвалившуюся усадьбу.
Гулкий вестибюль встретил Шебалина тем запахом, к которому он давно притерпелся, но так и не смог привыкнуть.
– Что вам угодно? – поинтересовался заведующий моргом, в кабинет которого Шебалин вошел первым делом.
Тот рассказал о цели своего визита.
Патологоанатом некоторое время молчал, разглядывая гостя. Потом повернулся, отчего чрезмерно накрахмаленный халат хрустнул, и достал из ящика стола пачку бумаг. Неторопливо перебирая пачку, он нашел нужную бумагу, надел очки и всмотрелся в нее.
– Именно она, – наконец сказал патологоанатом, – расписка. У того человека не было при себе документов, и получатель трупа, – он хмыкнул, – гражданка Угрюмова выдала мне собственноручную расписку в том, что покойный является ее родственником.
– А как его звали?
Патологоанатом вновь глянул в листок:
– Иваном Угрюмовым. Я не возражал…
– Отчего он умер? Что показало вскрытие?
Врач неопределенно пожевал губами, потом включил стоящий на столе вентилятор и блаженно улыбнулся.
– Да его, собственно, и не вскрывали. В тот день поступление было очень большое, родственники опять же набежали, словом, светопреставление! Но и без вскрытия все было ясно. Очевидное поражение ударом электричества большой мощности. Скорее всего, в него попала молния. Ведь над площадью в тот злополучный час разразилась гроза. Так что попадание молнии вполне вероятно. Он был даже чуть-чуть обуглен. И одежда частично сгорела. Именно этим и объяснила гражданка Угрюмова отсутствие у него каких-либо документов. Сгорели, говорит. Хотя, на мой взгляд, не похоже… Впрочем, кто его знает…
– А были ли еще в тот день пострадавшие от удара молнии?
– Вы знаете, не было. Это и неудивительно. Молнии не так уж часто попадают в людей. В тот день, сами понимаете, было значительно больше погибших по другим причинам: затоптанных, забитых и даже застреленных. Денек, доложу вам, на моей памяти один из самых тяжелых. – Он внимательно посмотрел на Шебалина и усмехнулся. – А что, собственно, натворил этот гражданин?
– Он – душевнобольной, сбежавший из лечебницы.
– Неужели? И побежал прямо к своим родственникам. Маловероятно.
– А куда ему еще бежать?
– Ну я не знаю… Обычно родственники туда как раз и сдают. Хотя все может быть… Лицо его показалось мне странным…
– То есть?
– Застывшим, словно у куклы.
– Но ведь у всех мертвых лица как у кукол?
– Не скажите… – Он задумался. – У этого лицо было застывшее, но как будто живое. Я, грешным делом, подумал, не в обмороке ли он. От поражения электротоком бывают, знаете ли, затяжные обмороки, очень, правда, редко, но случаются. Проверили пульс, зрачки… Мертвый! Вот, собственно, и все. Поговорите с санитарками, может быть, они смогут что-нибудь добавить.
Санитарки в этот час обедали. Они сидели в небольшой чистенькой комнате. На столе лежали сало, хлеб, помидоры. Шебалин зашел в тот момент, когда одна из них, крупная пожилая женщина, с остатками былой красоты на лице, резала сало аккуратными ломтиками.
Шебалин заметил, как ловко она орудует острым медицинским ножом, и подумал, что, должно быть, так же сноровисто она управляется и с трупами. Женщин, видимо, ни в какой мере не смущало, что за стеной этой комнаты лежат умершие. Пожилая, видимо, прочитала мысли Шебалина.
– Им гнить, нам жить, – усмехнувшись, сказала она.
– Поесть не дадут! – недовольно сказала вторая санитарка, помоложе, с испитым мрачноватым лицом.
Шебалин извинился, пожелал приятного аппетита и сказал, что подождет на улице.
– Подожди, милок, подожди, – откликнулась пожилая и положила на кусок хлеба ломоть сала.
Шебалин от нечего делать побродил вокруг морга, снова поразившись запущенности этого места, потом стал изучать поломанные статуи скорбящих перед входом. Он так и не смог определить, к какому полу они принадлежат.
– Эй, мужчина, – услышал он окрик из вестибюля. – Иди-ка сюда, – позвала та, что помоложе.
– Ты за старушкой приехал? – поинтересовалась она. – А гроб где, одежда?
– Я из милиции, – сообщил Шебалин.
– Из милиции? – равнодушно переспросила санитарка. – Слышь, Филипповна, гражданин из милиции.
– Пускай заходит.
Шебалин снова вошел в комнату. Следов обеда на столе уже не было. Пожилая санитарка смотрела на него с интересом и легкой усмешкой.
– Так чего тебе, милок, нужно?
– Меня послал к вам заведующий. Я хотел бы узнать подробности об одном человеке. То есть не о живом человеке, а…
– Понятно, – сказала санитарка. – О ком же?
Шебалин достал из кармана фотографию и показал санитарке.
Та долго разглядывала фото.
– Что-то не признаю, – наконец сказала она.
– В тот день, когда на площади были беспорядки, его привезли к вам…
– Тогда много кого привозили, всех не упомнишь. Поверишь ли, весь морг был забит. Даже в этой комнате лежали…
– Он, видимо, был полуобгорелый. Молнией ударило.
– Ну-ка, дай! – протянула руку санитарка помоложе. – Неужели не помнишь, Филипповна? Это его горбатая забирала.
– А-а… Горелый… Горелый… Как же. Странный такой…
– Почему странный?
– Окоченения у него не было. Словно только что помер. А ведь пролежал порядочно. Лицо обожженное, и красные полосы на теле. Такие всегда бывают, когда молнией стукнет.
– Лицо тоже молнией обожгло?
– Нет. Видать, одежда загорелась…
– А кто, говорите, его забрал?
– Угрюмова, горбатая… Их две сестры. Горбатая – коммунистка, другая – обычная богомолка. Их весь город знает. Живут в своем доме в Заречье. А что этот обгорелый натворил?
– Да ничего особенного. Сбежал из психбольницы.
– Веселенькая семейка у Угрюмовых-то, – старуха засмеялась. – Сами ненормальные, родственник ненормальный. Весь род такой. Папаша у них… – Она осеклась и замолчала.
– Что папаша?
– Не стоит и вспоминать. История стародавняя, да и не каждый поверит.
– Вместе с ней, Угрюмовой то есть, были еще родственники, друзья?
– Какие у нее друзья? Одна она была.
– Как же сама управилась?
– Наняла каких-то пьянчуг. Они его в гроб положили и на машину погрузили. Надо думать, и закопали тоже они.
Потолковав с санитарками, Шебалин отправился на городское кладбище.
