– Возможно, остатки жертвоприношения, хотя кости подростка явно более поздние, им не более сорока лет. В это время в тех местах населения не имелось.
– Вы слышали, что в музее вроде бы присутствовал медведь? В ночь убийства сторожихи.
– Слышал. Глупости!
– И все-таки, почему преступник вскрыл именно этот ящик?
– На этот счет у меня нет никаких предположений. Предполагать, ловить, тащить, не пущать – это, собственно, ваше дело.
– Вопросов больше нет, – холодно сказал Илья.
Перекинувшись парой слов с появившимся словно из-под земли Рубинштейном, Осипов и Безменов вышли из здания музея и направились к машине. В этот момент их окликнули:
– Постойте, ребята!
Безменов обернулся.
«Ого! Мы уже „ребята“. Странные метаморфозы, видимо, свойственны ученым-этнографам. Это наш знакомец Хохотва».
– Что вы хотели? – с подчеркнутой вежливостью спросил он.
– Я… Это… Вы меня извините за хамство. Изя тут наговорил: «Теперь таскать будут каждый день… Это убийство скомпрометировало нас в научном мире», – ну и тому подобное. Вот я и окрысился, а тут еще вытрезвитель… Словом, извините.
– Давай-ка, Марк Акимович, еще немного побеседуем, – предложил Осипов, – прямо в машине. У вас ведь наверняка есть какие-то предположения.
– Я даже не знаю… – Хохотва теперь говорил совсем другим тоном. – Конечно, думал над всем этим, но так ничего и не придумал. Не знаю!
– Но почему все-таки медведь?
– Есть у меня одна мыслишка. Но она довольно фантастична. Идет вразрез, так сказать, с идеологическими установками нашей социалистической реальности.
– И?..
– Дело в том, что вскрытый нами могильник до сих пор представляет для определенной части исконного населения тех мест, не для всего, конечно, населения, – поправился он, – а для некоторой части, своего рода святыню. И вот теперь кто-то из почитателей этой святыни попытался вернуть ее. Так я примерно понимаю…
– А что, неужели до сих пор в тех местах сохранились языческие верования?
– Сложный вопрос! Никто об этом не говорит. У нас же всеобщий атеизм. Даже православие не поощряется, а что говорить о язычестве! Но, конечно, язычество в форме шаманизма существует до сих пор. Есть и шаманы. Только все это тщательно скрывается. Официально ничего подобного давным-давно нет. Вот я и подумал: на свою голову мы извлекли кости, считая, что могильник заброшен, а теперь расхлебываем последствия. Отсюда и появление медведя в музее.
– То есть?
– Возвращение костей предка фратрии должно сопровождаться определенными обрядами. Возможно, согласно поверьям, кости может забрать только сам медведь или переодетый в него человек. Словом, некто пробрался в музей, накинул медвежью шкуру и начал искать кости. Вот единственное, на мой взгляд, объяснение.
– А вы не можете допустить, что это был оборотень?
– Кто?!
– Оборотень!
– Разыгрываете? За дурачка считаете?
– Существует ли в тамошних языческих культурах вера в оборотня?
– Конечно. Неотъемлемая часть. Оборотнем у обских угров бывает именно медведь. Но это же мифы!
– А если не мифы?
Хохотва распахнул дверцу машины.
– До свидания.
– Постойте. Вот вы сказали, что некий фанатик решил вернуть кости во что бы то ни стало. Он не остановился даже перед убийством. Значит, он придет снова?
– Очень возможно. Думаю, это все же будет не оборотень, а человек. Кстати, об оборотнях мне толковали и на месте нахождения могильника. В геологической партии работал один местный житель. Так вот, когда он узнал, что мы собираемся вскрывать гробницу, то устроил форменный скандал. Его, естественно, никто не послушался. В тот же день он уволился и отправился пешком домой, хотя места там почти непроходимые. Перед уходом он предрекал всяческие несчастья и нам, и буровикам. С нами, слава богу, до сих пор все в порядке, а насчет буровиков я не знаю. Так вот, он говорил, что в могильнике захоронен Консыг-Ойка.
– Кто?!
– По-ихнему – оборотень. И, открыв могильник, мы выпускаем его на свободу.
4
