На другом конце долго не снимали трубку. Наконец высокий голос, несколько похожий на женский, вопросительно произнес:

– Кто это?

Осипов представился.

В трубке некоторое время сохранялось молчание, потом голос радостно воскликнул:

– Как же, как же… Припоминаю. Коллега. А что вы хотели?

Осипов сообщил, что собирается писать материал о фотохудожниках. На другом конце провода восхитились этим обстоятельством и пригласили немедленно приезжать.

Ржавая трясущаяся лестница привела Осипова на крышу большого, но чрезвычайно запущенного дома, построенного, видимо, в самом начале века. Лестница страшно громыхала и, казалось, вот-вот готова была развалиться. Массивная окованная жестью дверь оказалась запертой, однако имелся звонок.

Осипов долго и безрезультатно жал кнопку, а потом начал колотить в дверь ногой. Наконец лязгнул запор, и перед ним предстал высокий рыжеволосый мужчина неопределенного возраста. Одет он в донельзя застиранные блекло-голубые джинсы и черную футболку с какой-то иностранной надписью.

– Осипов? – вместо приветствия спросил он.

Иван кивнул.

– Я, знаете ли, не очень хорошо слышу, – сообщил рыжеволосый, – к тому же мальчишки иногда хулиганят. Взберутся на крышу и начинают стучать. Так что извините, что долго не открывал. Проходите.

Несколько ступенек вели в огромное помещение, видимо, совсем недавно бывшее чердаком. Потолка в привычном смысле в помещении не было. Стропила упирались в крышу.

Часть крыши оказалась застекленной, так что сверху лился рассеянный дневной свет. Но все равно в студии царил полумрак.

Несмотря на довольно странную обстановку в студии, более удивительного места Осипов раньше не встречал. Вдоль стен стояли широкие, обтянутые серой материей щиты, на которых были развешаны многочисленные фотографии. Кое-где щиты перемежались с подобием фресок, выполненных прямо на корявой штукатурке чердака. В основном фрески представляли собой абстрактные или нарочито примитивные рисунки. Те рисунки, смысл которых удалось разобрать, являли изображения мужчин и женщин, занимающихся любовью, выполненные с нарочитым натурализмом. Живопись очень смахивала на художества в общественных туалетах. Кроме сексуальных картинок, стены украшали изображения погребений и кладбищ. Но и это было еще не все. Со стропил спускались прикрепленные на тонких шнурках всевозможные куклы самых странных форм и обличий. В основном это были обычные магазинные пупсы, которых фантазия художника трансформировала в смешных, печальных, а чаще всего ужасных монстров. Кроме всего прочего, в мастерской имелся огромный старинный буфет, две или три тахты и теннисный стол. В одном из углов был натянут большой белый экран, а рядом с ним различная фотоаппаратура, софиты, отражатели. На одной тахте лежала, прикрыв голову книжкой, какая-то фигура.

На буфете, на полу и на самодельных полках стоял разный хлам: старые самовары, прялки, граммофоны и патефоны, громадные кофейные мельницы, поломанные велосипеды, иконы и статуи святых, причудливые бутылки и кувшины, древний телескоп с медной трубой, рамы с облупленной позолотой, бюсты разных знаменитостей и вовсе не известных людей. К одной стене была прислонена могильная плита, на которой виднелась надпись «Под сим камнем покоится прах купца третьей гильдии Филимона Маклашкина, прожившего без перерыва семьдесят один год и возведенного его любезной супругой Евлампией Пантелеевной, пережившей его в скорбный час».

Осипов так увлекся рассматриванием диковинок, что совсем забыл, зачем явился сюда. Хозяин, казалось, тоже потерял к нему интерес и начал возиться со своей аппаратурой. Вспыхнул яркий свет. Обернувшись к фигуре на тахте, он крикнул:

– Люся, поднимайся, начинаем работать!

– Я мешаю? – спохватился Осипов.

– Нет-нет. Вы, надеюсь, не спешите. У нас так: если пришел гость, то уж надолго. Меня, между прочим, Юрием Ивановичем зовут, но друзья величают Джорджем. Не возражаю, если и вы… – Он не договорил и снова крикнул:

– Люся?!

С тахты поднялась девица в мини-юбке и цветастой блузке. Она зевнула во весь рот и вопросительно посмотрела на Джорджа.

– Начинаем работать, – повторил он.

Девушка, не обращая внимания на Осипова, разделась и встала напротив белого экрана под яркие лучи софитов. Она казалась довольно хорошенькой, но впечатление портило полное отсутствие груди.

– Вы ведь журналист? – поинтересовался Джордж, одновременно заглядывая в видоискатель стоявшего на треноге фотоаппарата. – Писать обо мне хотите?

– Возможно.

– Отлично. Обо мне почти никто не пишет, во всяком случае, в Союзе. Люся, встань на колени, спиной ко мне, три четверти, руки над головой… Поза – изломанный цветок. Так. Руки безвольнее, надлом, не вижу надлома… Никто не пишет. Кроме, конечно, иностранной прессы. Недавно была публикация в белградской «Фото-импресс», потом англичане… шведы тоже… Отлично! – весь переключился он на девушку. – Теперь встань, ноги на ширину плеч. Как там в утренней гимнастике?..

– Можно, чтобы вам не мешать, я пока осмотрюсь?

– Пожалуйста, пожалуйста. Мой маленький музей.

Осипов, стараясь не смотреть в сторону девицы, принялся разглядывать убранство студии. По отрывистым репликам он догадался, что работа почему-то не клеится.

– Все!!! – закричал вдруг Джордж. – На сегодня довольно. Ты словно вареная рыба. Без гарнира, без

Вы читаете Серебряная пуля
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату