ножки. Машенька, ваш стан достоин кисти Тициана…» А сам, гад, руками так и шарит! Или этот, как его, забыла фамилию, грузин… Так тот сразу на кушетку повалить норовил… И актриски ее любили. Все тайны сердечные поверяли. Пока она их гримирует, все выложат. Когда… Кто, с кем… Ну просто она у них наперсницей служила. Одна дама ее так и называла. Ты, говорит, Маша, моя наперсница. Уж так сюсюкала, а сама, змея, потом булавку в руку воткнула. Мол, ресница во время съемки отвалилась. Натерпишься, бывало, с этими актрисками. Конечно, в музее проще. Стоит себе истукан, а рядом табличка «Монгольский воин в полном вооружении» или «Фараон Третьей династии Тутмос в полном парадном облачении». Да какой он фараон? Манекен. Чучело! И украшения его фальшивые. Медяшки, стекляшки… Она сначала думала – золото. Странно даже становилось, а вдруг украдут, тогда ее затаскают по милициям. Ведь кто у нас виноват? Стрелочник! Раз на «Мосфильме» у одной актриски пудреницу серебряную сперли. Так на нее подумали. А она, Маша Шранк, сроду чужого не брала. Нашлась проклятая пудреница. Дома она, актриска то есть, ее забыла. И даже, змея, не извинилась. А тут драгоценности фараона… Многие тысячи стоят… Что будет, если упрут? Скандал!
Потом-то ей сменщица разъяснила, мол, все это бутафория. А посетители, глупые, считают, что взаправдашние египетские сокровища. Раза два украсть пытались. Пришлось даже написать, что драгоценности не настоящие. Все равно стоят, охают. Дураки!
Однако не все экспонаты – имитация. В большинстве, конечно, очень древние. Взять хотя бы мумии. Первое время ох она и страху натерпелась! Старалась мимо них без нужды не ходить, а если уж шла, то проскакивала с завидной прытью. И ни одним глазком не смотрела. Такая страсть! А потом все же посмотрела. Лежат какие-то не то люди, не то куклы. Все в бинтах. Вроде как копченые… Но страшные до чего! Лица наполовину сгнили, глаза и носы провалились, все словно обугленные…
Директор музея для чего-то придумал ночные дежурства. Для чего, спрашивается, они нужны? Говорят, на случай возникновения пожара. На такой случай сигнализация имеется… Нет, этого, говорят, мало. Мол, уже были случаи. Возгоралось. Куда деваться?
Первую ночь она чуть с ума не сошла. В каждом углу ей мертвецы мерещились. Чуть где какой шорох: ни жива ни мертва. Лежит на своем диванчике в служебке. Лампочку не выключает, сама дрожит. А ведь привыкла. И бояться перестала. Иной раз наспится на жестком диванчике, встанет, пойдет в зал, включит верхний свет и ходит от одной витрины к другой. Все же интересно. Разные монеты, бусины… черепки, это, конечно, не для нее. Ученые, те, наверное, понимают, а она – ну никак! Черепок он и есть черепок. Что в нем интересного? Другое дело целые вещи: статуэтка, маски, одежда и утварь, а главное, одежда. Вот одежда – это, конечно, интригует. Скажем, кимоно. До чего красивые! И ткань какая! Чистый шелк! Туфли эти японские опять же. И как они, бедняжки, в них ходили. Уму непостижимо!
В запаснике тоже очень интересно. Она сначала опасалась. Мало ли чего… Там все вроде навалом лежит. Тронешь, а оно на пол. Вещи здесь хрупкие, за столетия обветшали. Но опять же привыкла. Аккуратно, осторожно. Она понимает, музей! Храм науки! Сколько же здесь всего! Не то что в залах. В запасниках экспонатов в десять, нет, в сто раз больше. И какие странные. Однажды она нашла человеческую руку. Смотрит, на полочке лежит что-то скорченное. Взяла, а это отрубленная кисть. Сухая, как те мумии. Номерок к запястью привязан. Какому же бедолаге она принадлежала и как оказалась здесь? Черепа. На отдельной полке множество черепов. И тоже с номерами. Все пронумерованы. Чьи они, почему не покоятся в земле? Загадки, сплошные загадки. Да что там черепа! Тут и головы человеческие имеются. Разных негров да узкоглазых. Правда, и европейские попадаются. Говорят, еще в давние времена из экспедиций привозили ученые. Сам Миклухо-Маклай… Чего он такую дрянь за тридевять земель пер? Ученый! Разве их поймешь…
У человеческих голов, у всех, на сморщенных лицах было написано сонное изумление. Как, мол, они докатились до такого состояния?! Бог их знает. Бедолаги, одним словом. Нет чтобы горшками ограничились, так всякую нечисть тащат. Всем этим черепам, головам, скелетам лучше бы в земле лежать. Вечный покой им полагается. А получается вечный беспокой.
Размышляя таким образом, лежала Марья Ивановна на своем диванчике. Не спалось что-то служительнице этнографического музея. Наверное, из-за того, что налопалась она на радостях соленой капусты с луком и постным маслом. Дорвалась! А теперь вот в кишках печет. А может, колбаска несвежая попалась… Надо бы встать, вскипятить чайку, авось полегчает. Но вставать почему-то не хотелось. Уж больно хорошо было лежать в тишине и мраке (Марья Ивановна давно перестала оставлять свет включенным) и размышлять о том о сем, ожидая, когда мысли смешаются, а она провалится в черную яму сна.
Вдруг ей послышался шорох. Дверь служебки оставалась открытой, и она поняла, что шорох раздался где-то в глубине зала. Сон мигом слетел, она насторожилась. Нет, все спокойно. Кому тут быть в столь поздний час? Она сама закрывала входную дверь.
Звякнуло стекло.
Точно. Кто-то там есть. Кто?!
Она приподнялась со своего ложа и села, вслушиваясь в тишину.
Снова звякнуло стекло, словно пытались открыть витрину.
Неужели вор?!
Марья Ивановна встала и тихонечко прокралась к дверям. Свет повсюду был выключен, и вдруг в абсолютной тьме она увидела, как ей показалось, луч карманного фонарика.
Так и есть. В музее грабитель. А может быть, все-таки нет? Ведь был же случай, правда, не в ее дежурство. В музей зашел пьяный, и тут, в тепле, его, видно, разморило, и он, бедолага, заснул. Проснулся вот так же ночью. Ничего не понял и давай орать. Решил, что умер. Начал метаться по залу, разбил витрину… Дежурная еще больше его перепугалась. Тоже начала вопить. Скандал! Ладно пьяный… А теперь что же делать? Чего он сюда залез? Или тоже решил украсть фараоновы цацки? Идиот! А вдруг у него нож? Нужно звонить в милицию.
В служебке имелся телефон. Трясущимися руками, поминутно замирая, Марья Ивановна на ощупь начала крутить диск.
– Милиция слушает, – раздалось в трубке.
– Звонят из этнографического музея, у нас в зале грабитель, – еле слышно прошипела она в трубку.
– Говорите громче, вас совсем не слышно, – раздалось на другом конце провода.
– Да не могу я громче. Он услышит. Это из этнографического музея… Грабитель у нас…
На этот раз ее как будто поняли.
