наличность, а также золото и положил рядом с мертвым сыном. Но человек, осматривавший тело, вновь покачал головой и заговорил.
По его словам, насколько их смогла запомнить Света, выходило, что душа мальчика уже не на Земле и возврату не подлежит.
Гена стал совать таинственному человеку деньги, но тот только отрицательно мотал головой.
Несчастным родителям не оставалось ничего другого, как покинуть дом Картошкиных.
Уже к обеду следующего дня весть о трагедии в семействе Соколовых, об их походе к чудотворцу (а именно так в народе стали называть «джинсового» Шурика) и об отказе того оживлять младенца разнеслась по Верхнеоральску. Передавали и слова чудотворца о душе ребенка, которая уже на небесах. Все это произносилось с благоговением, хотя имелись и такие, которые осуждали чудотворца за неумение или нежелание оживить младенца.
«Вот ведь какой! – саркастически толковали они. – Алкоголика (имелся в виду Толик Картошкин) вернул с того света, а невинное дитя не смог. А может, просто не захотел… И вообще, почему он, чудотворец этот, якшается только с разной швалью? Медом у них намазано, что ли? А с попом как поступил?! Насмехался над ним! По какой причине?! Чем отец Владимир плох? Красивый, язык подвешен… А истинно ли он верует или нет – кому какое дело?»
Как бы там ни было, все эти события вызвали огромное смятение в массах. Люди вышли на улицы (чему были свидетелями Мишка и Иван, как раз в этот день прибывшие в Верхнеоральск) и стали вести бесконечные дискуссии на одну и ту же тему: истинный ли чудотворец джинсовый Шурик или обыкновенный шарлатан. Некое напряжение, обозначившееся еще в тот день, когда был оживлен Толик Картошкин, постепенно нарастало.
Глава администрации Верхнеоральского района Степан Капитонович Огурчиков, если читатель помнит, именуемый в народных массах Огурцом, был крайне обеспокоен надвигавшимися на город роковыми событиями. Он одним из первых почувствовал их приближение. Опытнейший чиновник с многолетним стажем руководящей работы, Огурец, что называется, умел держать нос по ветру. Если поначалу Степан Капитонович увидел в событиях во вверенном ему районе происки затаившихся коммунистов, то теперь, и, похоже, не без оснований, предполагал вылазку террористов. Возможно даже, международных. На эту мысль его натолкнуло поведение начальника милиции Плацекина. Доселе казавшийся вполне надежным, майор повел себя весьма странно. Он получил конкретный приказ изолировать зачинщиков беспорядков, а вместо этого не только никого не задержал, а сам влился в их ряды. Так, по крайней мере, докладывали Степану Капитоновичу. Плацекин примкнул к активному ядру смутьянов, шатался с ними по городу… Побывал он и в церкви, где тоже имели место весьма странные события.
«Видимо, его подкупили, – решил Огурец. – И дали, судя по всему, весьма прилично. Иначе, чем объяснить такое поведение?»
Он попытался связаться с мятежным майором, однако из этого ничего не вышло. Дома Плацекина, естественно, не оказалось, а сотовый телефон не отвечал, поскольку был заблокирован. Еще одним рычагом воздействия на майора могла стать его жена, та самая толстая медичка, которая констатировала смерть Толика Картошкина. Однако и она отсутствовала. Тогда Огурец позвонил руководителю горздрава, но и тот не располагал никакой информацией. Мадам Плацекина в командировку не направлялась, отпуск не брала, в отгулы не уходила. Куда она делась – оставалось загадкой.
Конечно, то обстоятельство, что начальник милиции самовольно устранился от выполнения служебных обязанностей и, более того, повел себя весьма странно, чтобы не сказать противоправно, особого восторга у Огурца не вызывало, но и ничего невероятного он в этом не видел. Возможно, Плацекин и «оборотень в погонах», но остальные милиционеры продолжали нести службу. Именно из недр этой почтенной организации на рабочий стол Степана Капитоновича исправно поступали сводки о положении в городе. Огурец мог бы приказать – и пресловутого чудотворца и всю его компанию арестовали бы сию же минуту, но старый номенклатурный волк на этот раз вел себя куда осмотрительнее, чем вначале. К чему дразнить гусей? Он только что прочитал очередную служебную записку, в которой говорилось о трагедии в семействе Соколовых и об их попытке реанимировать умершего ребенка с помощью чудотворца. Естественно, ничего из этого не вышло, чего и следовало ожидать. Но это хороший повод показать населению, что оно стало невольной жертвой обычного шарлатана, и даже с помощью общественности извести с корнем эту нечисть. Чего уж проще. Нужно только запустить в массы несколько провокаторов, которые должны подстрекать народ расправиться с «чудотворцем» и его компанией. Конечно, это может привести к кровопролитию, но не ликвидируй шарлатана немедленно, события будет невозможно контролировать. И это еще хуже. А так можно просто выгнать мерзавца из города, предварительно обваляв в дегте и перьях, а затем прокатить на шесте, и дело с концом. Причем инициатива должна идти снизу, из масс.
Но вначале Огурец решил лично пообщаться с чудотворцем, чтобы убедиться в правильности своих замыслов. Он распорядился подать машину к подъезду, вышел из здания и плюхнулся на заднее сиденье «Волги».
– Куда? – спросил верный Вася.
– А расскажи мне, Василий, что в городе творится?
– Вы об этих чокнутых, Степан Капитонович?
– Именно, Василий, именно!
– Ну, что творится… Последнее, что я слышал: к Картошкиным таскали умершего мальчонку Генки Соколова. Оживить хотели. Тут облом вышел… То есть неудача. Этот парень, который в джинсухе ходит, Шурик который… Не взялся! Душа, говорит, на тот свет отлетела – назад не вернешь. Генка ему и деньги давал, и золото совал, какое у них имеется. Не берет. Не могу, говорит, и весь сказ.
– Как думаешь: почему же он этого Картошкина смог оживить, а мальчика нет.
– Тут все просто, – заявил Вася. – Картошкин – алкоголик, а соколовский ребенок – невинное дитя.
– И что из этого следует?
– А то! Невинная душа сразу к Богу отлетает. Незамедлительно! Тем более что соколовский пацан крещеный.
– А Картошкин разве нет?
– Не уверен. Может, и нет. Но я же говорю: алкаш он. А у ихнего брата душа отягощена напитками. Сразу не отлетает. Водка не дает.
– При чем тут водка? – полюбопытствовал Огурец, оторопевший от подобной трактовки метафизических проявлений.
– А при том! Слышали, наверное, выражения: «душа легкая», «душа тяжелая». Вот от водки она и тяжелеет. Когда приходит ее срок расстаться с телом, никак улетать не хочет. Покойник уже в земле гниет, а она его покинуть не может и над могилой в виде синего огонька трепыхается.
– Сам придумал?
– Нет, не сам. Бабушка, царствие ей небесное, рассказывала. Раньше, говорила, тех, которые от пьянства померли, – опойцев, значит, на кладбищах старались не погребать. Хоронили за оградой, как удавленников.
– Самоубийц?
– Ну! Вот я и говорю: этого Толика Картошкина оживить было проще, чем соколовского пацана.
– Уяснил ход твоих мыслей, – хмыкнул Огурец.
– Так куда ехать?
– А вот к Картошкиным и отправимся. Знаешь, где их дом?
– А то… Сейчас это самое известное место в городе. А чего вы там забыли?
– Посмотреть хочу.
– Чего на них смотреть. Одно слово, уроды!
– А главного их видел? Шурика этого.
– Ага. Неказистый такой. Соплей можно перешибить. На улице вчерась встретил. Идет себе, а вокруг эти… Картошкин, близнецы Сохацкие, плацекинская девчонка… Вся шайка в сборе.
– А Плацекин?
– Нет. Этого не было.
– Ладно, поехали.
