сейчас не находит правильного выхода и реализации, толкает многих из них на различные «подвиги». При этом проявление половых признаков у юношей и девушек, биологически совершенно безграмотных, начинает еще больше вызывать взаимное любопытство, и, будучи теоретически неподготовленными, они пытаются «на практике» познать интересующую их истину. В результате именно в тех семьях, где не готовились к грядущему физиологическому взрослению детей, не приучили к делу, не привили любовь к спорту или какому-нибудь хобби, не внушили чувство ответственности перед другими людьми, не воспитали нравственность, как раз и вырастают неустойчивые дети, которые не способны противостоять малейшим жизненным испытаниям. И в дальнейшем их поломанные судьбы делают несчастными их родителей, упустивших то время, когда они были авторитетом для своих детей и могли направить их в правильное русло.
Когда Людмила Сергеевна Плацекина узнала, что произошло во дворе дома Соколовых, она пришла в ужас. Однако где-то в потемках души одновременно возникло еще и гаденькое чувство облегчения.
А сообщил ей о событиях все тот же Кузьмич. Когда старик прибежал в городскую управу и без соблюдения всякой субординации ворвался в кабинет «новой метлы», на нем лица не было.
– Тут такое, такое!.. – зачастил он.
Из смутных речей Кузмича выходило, что на бригаду медиков из соцгородской психиатрической лечебницы напали жена и теща Генки Соколова, а так же его мертвый ребенок.
– Голову снесли напрочь этому доктору! – верещал Кузьмич.
– Убили?! – не поверила Людмила Сергеевна.
– Как барана зарезали! – орал старикашка.
– А санитары?
– И их тоже!
– Всех?
– Нет, один остался. Он с Соколовыми и покончил. Тоже их перекокал.
– И мальчишку?
– Нет, тот жив… Вернее, не жив, а скорее мертв. Но стоит на ногах…
– Ты, дед, чего-то не то мелешь! – усомнилась мадам Плацекина.
– Вот как на духу!.. Не верите, поезжайте, посмотрите сами!
Но у Людмилы Сергеевны не было никакого желания созерцать обезглавленного любовника. Еще по ночам сниться будет. Вместо этого она вызвала собственного муженька.
– Слышал уже? – поинтересовалась она, едва муж возник на пороге.
Плацекин подтвердил, что слышал.
– Что делать думаешь?
– Разбираться, согласно должностной инструкции, – ответствовал майор.
– Ты там был?
Плацекин кивнул.
– Точно врачу голову отрубили?
Новый кивок.
– А Соколовы?
– Санитары их, того… Прибили. Мальчишка только остался.
– А с ним чего?
– Назад в могилу засунем и осиновый кол в грудь заколотим, чтобы больше не вставал.
– Ты в своем уме?!
– Не понял?
– Да как же? Ведь он ж… То есть… Ну, не знаю… А скажи, Миша, Соколовы, по-твоему, совершили преступление в состоянии помешательства?
Плацекин пожал плечами.
– А откуда они вообще взялись, эти психиатры? – неожиданно спросил он.
Людмила Сергеевна некоторое время раздумывала: сообщать правду или нет.
– Это я их пригласила, – наконец заявила она.
– Зачем?
– Ненормальных что-то много развелось в нашем городе.
– Это кого же ты имеешь в виду?
– Да дружка твоего…
– Ах, вот как!
– Ты думаешь: он нормальный?
– Мы уже обсуждали этот вопрос.
– Так знай. Твой Шурик, или кто он там, весной сбежал из соцгородского сумасшедшего дома. Я сама ездила туда и все выяснила.
– И что же именно ты выяснила?
– Подобрали его на вокзале. Вроде речи произносил. Документов при нем никаких… Кто такой – не знает или скрывает. Его в «дурку» и упрятали.
– Может, это не тот?
– Да тот, тот! А если и не тот, то одним чокнутым, пребывающим на свободе, меньше было бы. А ты сам еще не излечился?
– От чего?
– От пристрастия своего идиотского к этому типу. Чем уж он так привлекателен?
– На эту тему мы говорили.
– Так поговорим еще. Может, ты желаешь быть таким же, как эти его соратники, Картошкин и другие алкаши? Я тебе не запрещаю водку пить. Но ведь не на улице в обществе разных темных типов. Сел дома вечерком за накрытый стол, принял рюмочку-другую…
– Я с ними и не пил ни разу.
– Тогда что вас связывает? Ты, Миша, может быть, плохо понимаешь нынешнюю ситуацию? До тебя, возможно, еще не дошло, что твоя жена теперь руководитель высокого ранга. Как-никак глава города.
– А кто тебя назначил?
– Неважно! Кто назначил, тот и назначил! Сейчас не время обсуждать этот вопрос. В настоящий момент я отвечаю за город! А посему мне не нужны тут разные проходимцы, которые мутят народ. Ну, допустим, тебе общественные интересы побоку. А о дочери ты подумал? Она ведь еще совсем девчонка. Несмышленыш! А чему ее научит этот умалишенный? Только гадостям. Ты что же, хочешь, чтобы она по рукам пошла? Как вспомню ее: «Шурик то, Шурик это…», прям-таки тошнить начинает! Ну да ладно. С Дашкой я сама разберусь. Отправлю ее к бабушке в деревню. Ну а ты сам? О себе-то хоть чуть-чуть думаешь? Ладно, у Дашки, как говорится, дурь в голове. А ведь тебе сорок! На башке вон седые волосы и лысина образовалась. Ты о себе думаешь? До полковника дослужиться хочешь?
– Нет, не хочу.
– Ах, ты так! Ну, ладно. Я других людей найду, которые с этим сумасшедшим управятся.
– Ты уже пыталась. Не вышло. И у предшественника твоего не вышло.
– Но все-таки он его выпорол.
– А чем дело кончилось?
– Ты об аварии… Думаешь, это он подстроил? Но каким образом?! Может быть, скажешь, что и Дробота он убрал?
– Кто такой Дробот?
– Доктор, которому голову отрубили.
– Насчет доктора не знаю.
– А Костя?
Плацекин неопределенно пожал плечами, однако промолчал. Он и сам не понимал, каким образом удалось расправиться с Тимохиным, но чувствовал: без вмешательства Шурика тут не обошлось. Несомненным было и влияние джинсового парня и на личную жизнь семейства Соколовых. Плацекин нутром чуял: за всеми событиями последних дней, произошедших в городке, стоит именно Шурик. Чем меньше
