расслышала ее слова. Но женщина была права. Они не могли отказаться. Эйла взглянула на Джондалара, который специально опорожнил свою чашку и направился к Ларамару. Она последовала за ним, также опустошив по пути свою чашку.
— Благодарю, — сказал Джондалар с улыбкой. Эйла заметила, искренности в ней было не больше, чем у Ларамара. — Хорошо придумано. Всем известно, Ларамар, что твоя березовица отличается отменным вкусом. Ты уже познакомился с Эйлой?
— В общем, да, — сказал он, — но лично мы еще не знакомы.
— Эйла из Мамутои, познакомься с Ларамаром из Девятой Пещеры Зеландонии. Что верно, то верно. Никто не делает березовицу лучше него, — сказал Джондалар.
Эйла подумала, что это весьма скудное ритуальное представление, но мужчина обрадовался такой оценке. Она отдала Джондалару чашку, чтобы освободить обе руки для приветствия, и протянула их мужчине.
— Именем Великой Земной Матери я приветствую тебя, Ларамар из Девятой Пещеры Зеландонии, — сказала она.
— И я приветствую тебя, — сказал он, пожимая ее руки, но сразу отпустил их, словно вдруг засмущался. — Помимо всяких церемоний, позволь мне предложить тебе нечто более существенное.
Ларамар начал открывать бурдюк. Сначала он размотал лоскут очищенной кишки, прикрывающий сливное горлышко, сделанное из бизоньего позвонка. Снаружи эту трубчатую кость слегка обрезали и по окружности проделали паз. Затем позвонок вставили в естественное отверстие выделанного желудка так, чтобы его концы находили на паз, и крепко обвязали жгутом по этому проделанному желобку, чтобы надежно закрепить место соединения. Потом Ларамар вытащил пробку — эту достаточно объемную затычку для сливного отверстия делали из узкой кожаной полоски, завязанной узелками. Благодаря естественному отверстию в спинном позвонке разливать напитки из такого бурдюка было гораздо сподручнее.
Забрав свою чашку у Джондалара, Эйла подставила ее к бурдюку. Ларамар налил ей больше половины чашки. Потом налил своего напитка и Джондалару. Эйла отхлебнула немного березовицы.
— Вкусно, — улыбнувшись, сказала она. — Когда я жила с Мамутои, то их вождь, Талут, обычно делал подобный напиток из березового сока, зерен и еще каких-то добавок, но должна признать, что твоя березовица вкуснее.
Самодовольно ухмыляясь, Ларамар обвел взглядом своих соплеменников.
— Из чего ты ее делаешь? — спросила Эйла, пытаясь по вкусу определить составляющие.
— По-разному бывает. В зависимости от того, что имеется в наличии. Иногда я использую березовый сок и зерна, — уклончиво сказал Ларамар. — Может, ты угадаешь, из чего сделана эта бражка?
Она сделала еще глоток. После брожения обычно труднее определить составляющие настойки.
— По-моему, она сделана из зерен, возможно, сока березы или какого-то другого дерева и, может быть, еще каких-то фруктов, хотя есть еще какой-то странный сладковатый вкус. Однако я не могу определить их соотношения, сколько чего положено, — сказала Эйла.
— Ловко ты определяешь состав. — Ее способности определенно произвели на него впечатление. — В эту бражку я добавил плоды, яблоки, провисевшие на дереве до сильных заморозков, — тогда они становятся слаще, но еще ты почувствовала сладость меда.
— Точно! Теперь, после твоих слов, я точно чувствую вкус меда, — сказала Эйла.
— Не всегда удается раздобыть мед, но с ним березовица становится вкуснее и даже крепче, — сказал Ларамар на сей раз с искренней улыбкой. Ему редко удавалось обсудить с кем-нибудь способы изготовления его бражки.
Большинство людей осваивали какое-то ремесло, в котором могли расти и совершенствоваться. Ларамар знал, что умеет делать березовицу лучше всех. И он считал это своим ремеслом, единственным делом, в котором он хорошо разбирался, но ему казалось, что мало кто по достоинству оценивает его заслуги.
Многие плоды начинали бродить сами по себе прямо там, где созревали, на лозах или на деревьях; они оказывали опьяняющее воздействие даже на поедающих их животных. И большинству людей приходилось порой делать сброженные напитки, но из-за случайного набора ингредиентов их продукт зачастую превращался в кислятину. Обычно люди нахваливали отличное вино Мартоны, но такое занятие считалось маловажным, и, разумеется, она владела не только этим мастерством.
Ларамар знал, как получить из сброженного пойла опьяняющий напиток, не кислый и обычно очень вкусный. Он понимал, что это не пустяковое занятие, а мастерство, требующее определенных знаний, для того чтобы напиток получился приятным на вкус, но большинство людей волновал лишь конечный продукт. Не улучшало его положения и то, что сам он частенько прикладывался к своим изделиям и потом по утрам бывал слишком «болен», чтобы участвовать в охоте или заняться вместе со всеми каким-то общим и порой не особенно приятным, но, как правило, необходимым делом, обеспечивающим нормальную жизнь всей Пещеры.
Вскоре после того, как Ларамар налил березовицу виновникам торжества, к нему подошла женщина. За ее ноги цеплялся малыш, едва научившийся ходить, но она, похоже, не замечала его. В руках у нее была чашка, которую она протянула Ларамару. По его лицу пробежала недовольная тень, но он постарался сохранить спокойствие, наливая ей немного березовицы.
— А ты не хочешь познакомить с ней свою жену? — спросила она, обращая свой вопрос к Ларамару, но глядя на Эйлу.
— Эйла, познакомься с моей женой, Тремедой, и ее младшим сыном, — коротко сказал Ларамар, и Эйле показалось, что он довольно неохотно выполнил ее просьбу.
— Тремеда, это Эйла из… Матумо.
— Именем Матери я приветствую тебя, Тремеда из… — начала Эйла, ставя свою чашку на стол, чтобы освободить руки для ритуального пожатия.
— Я приветствую тебя, Эйла, — сказала Тремеда и отхлебнула из чашки, явно решив не утомлять себя рукопожатием.
Возле нее появилось еще двое детей. Их одежда была такой потрепанной, рваной и грязной, да и сами дети в отличие от других детей Зеландонии выглядели настолько чумазыми, что трудно было отличить мальчика от девочки, впрочем, и сама Тремеда выглядела не намного лучше. Лохматые волосы, грязная одежда покрыта множеством пятен. Эйла заподозрила, что Тремеда слишком увлекается напитками своего мужа. Старший из детей, мальчик, подумала Эйла, неодобрительно глянул на нее.
— Почему она так смешно говорит? — спросил он, подняв глаза на мать. — И зачем надела мальчиковое белье?
— Откуда мне знать. А почему бы тебе самому не спросить ее? — сказала Тремеда, опорожняя свою чашку.
Взглянув на Ларамара, Эйла заметила, что он едва не кипит от злости. Казалось, он готов ударить своего отпрыска. Опережая его, Эйла сказала мальчику:
— Я так странно говорю, потому что жила в дальних краях, там, где люди не говорят на языке Зеландонии. Джондалар научил меня говорить на вашем языке, когда я была уже взрослая. А эту одежду мне подарили сегодня.
Мальчик, похоже, удивился, что она ответила ему, но, не раздумывая, задал очередной вопрос.
— А зачем тебе подарили мальчиковое белье? — спросил он.
— Я не знаю, — сказала она. — Возможно, в шутку, но такой наряд мне понравился. В нем я чувствую себя очень удобно. Разве тебе так не кажется?
— Кажется. У меня никогда не было такой хорошей одежды, — сказал мальчик.
— Тогда, может быть, мы вместе сделаем ее для тебя. Я буду рада, если ты мне поможешь, — сказала Эйла.
Его глаза загорелись.
— Ты серьезно?
— Конечно, серьезно. А ты скажешь мне, как тебя зовут?
— Я Бологан, — ответил он.
Эйла протянула ему руки. Бологан удивленно посмотрел на нее. Он не рассчитывал на ритуальное знакомство и не знал толком, что надо делать. Он не знал даже, как надо представляться. Ему не
