навсегда.
— Только на минуту, — заплетающимся языком согласился он. — На одну минуту. Потом я должен ехать.
Он хотел шагнуть вперед, но пошатнулся и бессильно оперся о камень у самого входа. Господи, как же он устал…
— Патрик! — донеслось до него как сквозь вату. — Быстрый Гарри! Помоги!
Патрик точно в полусне чувствовал, как подгибаются ноги, как он скользит по камню вниз. Марсали обхватила его за пояс, но удержать не могла: он был слишком тяжел. Вот чьи-то руки поддержали его под грудь. Быстрый Гарри и Марсали втащили его в пещеру, за каменный выступ, туда, где Гарри устроил себе временное жилье, и опустили на землю у самодельного очага. Патрик мысленно благословил их за то, как осторожно они это проделали.
В голосе Марсали зазвучали совершенно незнакомые ему властные нотки. Она отрывисто приказывала что-то Быстрому Гарри, и от ее резкого тона Патрик снова пришел в себя. Он открыл глаза, поморгал; из тумана выплыло заботливо склоненное к нему лицо Марсали, и он с наслаждением погрузился в целебные, умиротворяющие глубины ее глаз. Пальцы Марсали меж тем ловко, почти не причиняя боли, сняли повязку, которую Патрик сам кое-как накрутил на плечо, вытащили из-под ремня подол рубахи. Патрик помогал, как мог, когда она вдвоем с Быстрым Гарри стала стаскивать с него мокрую от крови рубаху, но все же не сдержал стона, когда им пришлось приподнять его левую руку. Чуть утихшая боль снова прожгла тело насквозь.
— Придется прижечь рану, чтобы остановить кровь, — услышал он голос Марсали.
— Я сейчас разведу огонь, — ответил Быстрый Гарри, — и раскалю свой нож. Когда будет готова, скажу.
— Он говорит, что должен ехать дальше, — прикусив губу, вздохнула она.
— Хм. Далеко он не уедет, — отозвался Гарри. Патрик понял, что его в расчет не принимают, и на сей раз ни Хирам, ни Руфус ему на помощь не придут.
Марсали осторожно ощупывала зияющий разрез на его плече. Патрик поймал ее взгляд, улыбнулся.
— Не тревожься так, девочка моя, — проговорил он, не понимая, то ли у него заложило уши, то ли слова его звучат так невнятно. — Я не умер и умирать пока не собираюсь. Остальное неважно.
Она поджала губы.
— Ох уж эти мне мужчины, — донеслось до него.
Патрик вздохнул и бессильно прикрыл глаза. Прошло сколько-то времени — сколько, он понятия не имел, — и снова его окликнул голос Марсали:
— Патрик?
Он попытался открыть глаза, но веки опустились сами собой; четко увидеть Марсали удалось лишь со второй попытки.
— Надо прижечь рану, чтобы остановить кровь, — говорила она.
— Давай, — пробормотал он. — А потом я должен… должен ехать.
— Патрик, — зашептала Марсали прямо ему в ухо, — я люблю тебя, но сейчас ты ведешь себя как круглый дурак. Если нужно будет, я стукну тебя по голове, но ты отсюда не выйдешь, пока я не разрешу.
— Ты… ударишь меня, детка? — протянул он, пытаясь улыбнуться непослушными губами. — Не годится леди… бить… своего господина.
— Да, я тоже так считаю. Но, если будет нужно, это меня не остановит.
От очага донесся голос Быстрого Гарри:
— Миледи, нож готов.
Она поспешно поднялась. Нечеловеческим усилием воли Патрик проследил за ней взглядом. Марсали выбрала из груды щепок чурочку побольше. Быстрый Гарри вынул из огня нож и, обернув ручку тряпкой, подал ей. Она опустилась на колени рядом с ним, держа в одной руке нож, а в другой — деревяшку, которую он должен был зажать в зубах, чтобы не прикусить от боли язык.
Их взгляды встретились, и Патрик, хотя соображал с трудом, увидел в глазах Марсали боль и страх. Он понимал, почему она медлит: нелегко причинить боль тому, кого любишь.
— Давай, детка, — спокойно произнес он.
Она нерешительно взглянула на него, потом протянула ему чурку. Патрик крепко сжал ее зубами. Лезвие ножа было раскалено добела. Патрик посмотрел на него, кивнул Марсали и закрыл глаза.
Боль ударила внезапно, ожгла плечо, и он провалился в забытье.
20.
Дональд Ганн, граф Эберни, лэрд клана Ганнов, пожелал самолично увидеть похищенных у соседа коров. Сидя на породистом сером жеребце, он критическим взглядом окинул стадо, пасущееся на лугу к востоку от замка.
— Кожа да кости, — поморщился он. — Зря угнали. Сазерленды совсем не заботятся о своей скотине.
Гэвин — тоже верхом на своем гнедом — украдкой вздохнул. Месяц назад эти коровы выглядели совсем по-другому, но с тех пор дважды в неделю их гоняли с пастбищ Ганнов на пастбища Сазерлендов и обратно, и, конечно, они растрясли весь жир. Хорошо еще, что сейчас несчастные животные были на земле Ганнов; а то он уже начинал чувствовать себя таким же изможденным, как и они.
Сколько еще будет продолжаться этот обман? Сколько еще раз он, Гэвин, будет посылать людей на поиски Быстрого Гарри — всякий раз не в ту сторону? Сколько еще забытых богом и людьми уголков он обшарит в заведомо тщетных попытках найти следы Сесили? Сколько еще пройдет времени, пока то, что они с Патриком затеяли, с грохотом обрушится на их головы?
Очень немного, Гэвин в этом почти не сомневался. Ему уже пришлось открыться нескольким, самым толковым, из своих помощников, которые начали задаваться резонным вопросом, почему воровать коров у Сазерлендов так легко. Патрик скорее всего вынужден был сделать то же самое. Гэвин содрогался при мысли о том, что будет, когда вспыльчивый и озлобленный граф узнает, чем занимался все это время его сын. А в том, что скоро отцу станет известно все, Гэвин тоже не сомневался ни минуты. Днем раньше, днем позже…
Граф Эберни хозяйским взглядом окинул новоприобретенное стадо.
— Мы их откормим, — заявил он уже более благосклонно.
Черта с два, подумал Гэвин, степенно кивая.
— Я посылаю Дункана в Эдинбург, — продолжал отец, — с прошением к королю, чтобы Марсали вернули ко мне, а Сазерлендов поставили вне закона за нарушение мира.
Гэвин снова кивнул. Теперь он действительно обрадовался. Значит, скоро Дункан не будет мешать им. Не придется отвечать на его настойчивые вопросы о странных набегах, в которых почему-то не бывает ни раненых, ни пленных.
— Я подумываю послать в Бринэйр Джинни, — сказал он вслух.
Отец сердито взглянул ему в глаза.
— Послать еще одну из Ганнов в плен? Ты в своем уме?
— Да нет же, она отправится туда как горничная Марсали, — объяснил Гэвин. На самом деле его больше заботило, чтобы у сестры в Бринэйре был близкий человек. Без служанки, в конце концов, можно обойтись. — Джинни доносила бы нам о положении дел в замке, — добавил он, чтобы потрафить отцу.
Тот задумался, в глазах мелькнул одобрительный огонек.
— Ты думаешь, они позволят ей выходить из замка?
— Она ведь просто служанка, — равнодушно ответил Гэвин. — Они не станут слишком внимательно следить за нею.
— Не успокоюсь, пока моя дочь не вернется ко мне, — заявил отец. — Бедное дитя.
У Гэвина непроизвольно сжались губы. Поздновато у отца проснулось сострадание к родной дочери. Как, впрочем, и у него самого… В нем-то родственные чувства заговорили хотя бы не слишком поздно, и сейчас он готов был отдать все, что имел, лишь бы дожить до настоящей свадьбы своего друга и своей сестры.
