– Я знаю, Юлия Николаевна, знаю, что это были вы!
– О! Нет! – возразила она горячо. – Не говорите этого. Если вы говорите это, то вы ничего не знаете. Это ошибка, клянусь вам! Я виновата вне всякого оправдания, потому что не скрою от вас: я знала об этом деле и, может быть, больше всех им воспользовалась, но чтобы я сама… О! Боже мой! Неужели вы обо мне это думали?
Что было отвечать? Она поймала меня, или я сам попался… Какой-то инстинкт шептал мне, что она лжет, но что в том, если я не имел возможности ее уличить? А я не имел никакой. Лицо, приезжавшее в ноябре, могло быть и прежде того, в сентябре, могло явиться в похожих условиях, и все-таки я ей не мог доказать, что это она.
– Кто же, по-вашему, это сделал? – спросил я.
Она закрыла лицо руками.
– Он, – прошептала она.
– Ваш муж?
– Да.
– Но не сам же?
– О! Нет, конечно; он нанял чужие руки.
– Чьи?… Имя?… Скажите мне имя!
– Нет, не скажу; я дала клятву.
– Ну, полноте! Клятва не помешала вам выдать мужа. Она вся вспыхнула.
– Я не думала его выдавать, – отвечала она горячо. – Я… попалась… Я была так уверена, что вы знаете все. Сама двадцать раз собиралась об этом заговорить, чтобы между нами не было тайны, – но не решилась. Голубчик! Простите! Не проклинайте! Я ей не желала зла… Мне жалко было ее, Бог знает, как жалко, но я малодушная женщина; меня опутали, и я не знала всего, пока все не было уже невозвратно кончено. Простите меня! Простите!
Лицо ее было в слезах. Она соскользнула к моим ногам. Все спуталось у меня в голове…
Падающий стремглав не думает о своем положении, он только чувствует, что не в силах остановиться. Так и я чувствовал. После, когда она ушла, я мог презирать себя на досуге, сколько угодно, но это уже не вело ни к чему. Я был обожжен и в крови у меня горела отрава неизлечимой страсти.
Х
У меня не было никакого плана: вчерашний вечер все спутал. Я шла наудачу, не зная и даже не спрашивая себя, что может случиться. Я чувствовала только одно, что это решительный шаг и что мне следует быть готовой на все, а между тем я не была готова, что скоро и обнаружилось. Узнав, что я пришла его остеречь, он стал расспрашивать, но что я могла ему сообщить, кроме того, что Поль заметил вчера мое смущение и сделал мне сцену, после которой я не спала от страха. Я не могла даже ясно сказать, чего я боюсь, потому что я и сама не знала. Простой вопрос: что я советую ему делать? – поставил меня в тупик, и я отвечала сдуру, что я бы советовала принять то, что ему предложено. Тогда он напомнил мне свой вчерашний жестокий ответ. Мне это было кстати, и я спросила его: за что он меня так больно обидел? Пошли объяснения… Я укоряла его, что он приписывает мне роль, которую я и не думала с ним играть, потому что я не имела нужды его обманывать. То, что он видел с моей стороны и что он счел за комедию, было естественно и невольно. Короче, я просто призналась ему в любви и кончила тем, что не жду от него ответа, а умоляю только, чтоб он не оскорблял меня, чтоб он верил мне.
Ответ его был безжалостен. Он сказал, что прежде чем верить или не верить моим словам, он ждет от меня другого признания. Я вздрогнула; он запер двери на ключ и обратился ко мне весь бледный:
– Вы отравили кузину?
Вопрос, хотя и давно ожидаемый, упал как топор на мою голову. Я чуть не сказала «да», готова уже была сказать, но язык у меня прилип к гортани и члены охолодели. Прошло с минуту; я вдруг повернула как флюгер, и отвечала: «нет». Зачем я сказала это, я и сама не знаю. Я просто увидела перед собой отсрочку, хотя бы на миг, и ухватилась за эту отсрочку без всякой надежды на спасение, напротив, в полной уверенности, что он поймает и уличит меня, как ребенка. Но вышло иначе: вместо того, чтоб поймать меня, он попался сам. Если бы он сказал мне решительно: «Вы это сделали», я не имела бы духу отнекиваться. Но он спросил, и это было ошибка, потому что, кто спрашивает, тот заставляет невольно думать, что он не совсем уверен в ответе… Пошел допрос.
– Вы были у нее в сентябре?
Что-то шепнуло мне, что тут он наверно меня поймает; я оробела и отвечала:
– Да.
– И в ноябре?
– Нет.
– Как нет?… Кто же был в ноябре?
– А вы разве не знаете?
Он смешался. Ясно было, что он не знает. Тогда у меня мелькнула мысль свалить главную долю вины на Поля, а за собою оставить только то, от чего я никак уже не могла отпереться. Это была неглупая мысль, и я выполнила ее с таким успехом, что он был скоро обезоружен. Тогда я упала к его ногам в слезах и с мольбой о прощении. Он протянул мне руки… Я знала силу свою, и я его любила страстно. В четвертом часу я ушла от него счастливая и торжествующая.
XI
Свидание и опять свидание. Это уж пятое. О прошлом больше и речи нет; да и какие речи? К чему?… Кто-бы она ни была и что бы ни сделала, я потерял всякое право ее обвинять. Я куплен душою и телом; я стал с нею в уровень. Скажи я ей и, пожалуй, хоть докажи, что она убийца, она расхохочется мне в глаза и
