так предусмотрительно огражденных уже отрядом Платонова. Движение партии замечено было вовремя, и на помощь к Платонову послали еще роту Ширванского полка. Неприятельская партия, не решаясь с наличными силами сделать нападение, в свою очередь также послала за подкреплением, а в ожидании его остановилась близ Алиабата.
Лазутчики, действовавшие на этот раз чрезмерно энергично, известили Стрекалова, что в помощь алиабатской партии готовится к выступлению двухтысячное скопище джарцев. Известие это весьма встревожило Стрекалова, и он тотчас послал к Платонову еще две роты с командой драгун и двумя орудиями, под начальством капитана Луневича.
Оба подкрепления вышли почти одновременно, так что из нашего лагеря было видно даже простым глазом, как потянулись лезгины из Старых Закатал и как Луневич почти бегом торопился предупредить их в Талах. Это ему удалось – и роты в боевом порядке преградили путь к Алиабату. В то же время рота карабинеров двинулась из лагеря наперерез закатальской партии, чтобы отрезать ей отступление. Опасаясь попасть между двух огней, лезгины подались в ущелье и, убедившись, что дорога на Алиабат окончательно закрыта, вернулись в Закаталы.
А между тем гроза над Алиабатом все-таки разразилась. Передовая партия случайно была усилена другими шайками, рыскавшими по плоскости, и кинулась на наши продовольственные склады; но, к счастью, за полчаса до нападения, рота Ширванского полка успела прибыть в Алиабат – и все попытки лезгин ворваться в селение были отбиты. Во время самого боя подоспела колонна Луневича, и партия, попавшая под молодецкий удар драгун, рассеялась по окрестным лесам.
На этот раз Алиабат устоял; но, чтобы не подвергаться подобным случайностям на будущее время, склад перевезли в крепость, а пост уничтожили.
С двадцать третьего октября начали подходить ожидавшиеся подкрепления. Первым прибыл граф Симонич с Грузинским гренадерским полком, а за ним казачий полк Карпова; на следующий день штабс- ротмистр князь Яссе Андронников привел тысячу конных грузин, собранных в Сигнахском уезде; затем подошел конный татарский полк из Шекинской провинции, а за ним, с зурной и литаврами, явились две сотни тушин, – заповедная храбрость которых и непримиримая вражда к лезгинам делали их очень ценным приобретением для русского отряда. Прибытие подкреплений на этот раз заключалось еще двумя грузинскими ротами, пришедшими вместе с артиллерийским парком.
По мере усиления отряда являлась возможность начать и решительные действия против Старых Закатал. Наученный опытом, Стрекалов стал более осторожен и решил предварительно ослабить врага стеснением его продовольственных средств, – мера, на которую особенно указывал Паскевич. Ввиду этого он хотел прежде всего разобщить Закаталы с Белоканами и Ажарами, поставив укрепление на той самой высоте, где пятнадцатого числа разыгралась кровавая катастрофа. Но так как одного укрепления было еще недостаточно, а надо было отнять у самих белоканцев все способы доставлять продовольствие закатальскому скопищу, то решили предварительно поставить и самые Белоканы в такие условия, при которых мы, а не лезгины, могли бы распоряжаться судьбами их жителей.
С этой целью двадцатого октября из русского лагеря была направлена усиленная фуражировка в сторону Белокан, под прикрытием сводного батальона пехоты и всей грузинской конницы. Неприятель понимал, что дело идет о вопросе для него чрезвычайно важном, и вышел из Закатал со значительными силами. Грузинская милиция первая ударила в шашки, смяла лезгинскую конницу и захватила значок. Неприятель отошел назад и во время фуражировки держался на почтительном расстоянии. Войска между тем заняли Белоканы, и так как жители обнаружили попытки к сопротивлению, то часть селения была сожжена и разграблена. Но и эта жестокая расправа не сразу образумила белоканцев, – и вредная деятельность их была парализована окончательно только тогда, когда к ним поставили в виде экзекуции три роты Эриванского полка и телавских милиционеров.
В таком положении оставались дела до четвертого ноября, когда из Карабага прибыл сорок второй егерский полк, – последний резерв, которого ожидал Стрекалов, чтобы приступить к серьезной блокаде закатальского скопища. Вступление егерей, предводимых известным в то время полковником Миклашевским, было чрезвычайно эффектно. Сам Миклашевский ехал впереди полка, окруженный татарской свитой, в богатой одежде и на тысячных конях. Это все были молодые карабагские беки, которых Миклашевский взял с собой под видом доставления им случая к отличиям, а в действительности, чтобы отвлечь из края людей, которые могли быть опасны при начинавшихся волнениях в Персии. Надо заметить, что персидские дела в ту пору представляли для нас большой интерес, так как они косвенным образом оказывали влияние и на сопротивление джарцев. Вопрос о близкой междоусобице между двумя персидскими принцами – Аббасом- мирзой и Гассаном-мирзой, тревожно волновал наши мусульманские провинции, все еще тяготевшие к Персии. Присутствие в наших рядах Шекинского полка и множества карабагских беков, которые являлись как бы заложниками верности населения, оставшегося дома, ручалось теперь за спокойствие края, и можно было быть уверенным, что наши предприятия у Старых Закатал парализованы не будут.
В лагере грузинские гренадеры приготовили егерям достойную встречу. Егеря, прославленные защитой Шуши, и гренадеры, питомцы Котляревского, считались между собой кунаками. Этот обычай куначества, присущий только боевым кавказским полкам, представляет собой прекрасный и достойный образец военного товарищества. На полях ли битв, на мирном ли бивуаке – куначество везде и всегда служит верным залогом взаимной помощи, дружбы и всяческих одолжений между частями, которые, побратавшись, назвали себя кунаками. Встреча вышла самая задушевная. У грузинцев был приготовлен обед, и оба полка, смешавшись вокруг походных котелков, принялись за радушно предложенное угощение. Егеря не хотели остаться в долгу и, прощаясь с гренадерами, просили их на следующий день откушать у них хлеба-соли.
День пятого ноября начался совершенно спокойно; с утра из лагеря вышла к Катехам обычная фуражировка, под прикрытием двух рот Ширванского полка с двумя орудиями и частью казаков. Повел их старый и опытный подполковник Бучкиев. В лагере егерей готовилось гомерическое пиршество, и грузинцы уже собирались в гости к своим боевым кунакам, – как вот скачет гонец от Мамед-Муртазали-оглы с предупреждением, чтобы русские были осторожны, так как джамат в Старых Закаталах сегодня со всеми силами порешил напасть на фуражиров. И, действительно, как бы в подтверждение этого известия, со стороны Катех донеслись глухие удары пушечных выстрелов.
В лагере ударили тревогу. Но едва войска стали в ружье, как Бучкиев прислал сказать, что лезгины сделали нападение на прикрытие, но были отбиты; особенно, по его словам, отличились при этом две тушинские сотни, которые без выстрела врезались в толпу, атаковавшую цепь, и почти всю ее изрубили. Тем не менее две роты егерей, еще не отдохнувшие с похода, высланы были на подкрепление Бучкиева, а между тем Стрекалов, предупрежденный уже Муртазали о намерении Гамзата, выставил батальон эриванцев с двумя орудиями и кахетинской милицией в сторону Старых Закатал, чтобы преградить путь главному скопищу.
Не успели карабинеры расположиться на позиции, как неприятель показался из леса и повел атаку, стараясь обойти наш левый фланг, чтобы прорваться к фуражирам. Дали знать в лагерь, откуда тотчас выслали на помощь еще батальон сорок второго полка. В эту-то минуту случилось происшествие, которое едва не повлекло за собой катастрофу почти такую же, какую испытали эриванцы пятнадцатого октября под Закаталами. Дело в том, что грузинская конница, сбитая сильным натиском лезгин, в беспорядке понеслась назад и смяла идущий к ней навстречу егерский батальон. Посреди общей сумятицы выручило всех хладнокровие и распорядительность графа Симонича; он успел с одной ротой броситься влево и, выбравшись на чистое место, образовал заслон, который на мгновение задержал неприятеля. Тогда, освобожденные от натиска, грузины рассыпались в стороны и дали простор батальону. Две головные роты, предводимые отважным Миклашевским, бросились в штыки и погнали неприятеля. В эту минуту прибыл Стрекалов с батальоном Грузинского полка, и прибыл очень кстати, потому что оправившиеся лезгины повели новую атаку. Из лагеря потребовали последний грузинский батальон, – но он не успел еще прийти, как Миклашевский во главе трех рот вторично кинулся на неприятеля и разбил его наголову. Этим окончился бой пятого ноября; фуражиры возвратились в лагерь, а вслед за ними отошли и остальные батальоны. День этот стоил нам трех офицеров и ста тридцати пяти нижних чинов выбывшими из строя.
С этих пор наступает последний акт борьбы за обладание Закаталами.
После двухдневного отдыха, Стрекалов заложил, наконец, редут на том самом месте, где была битва пятнадцатого октября и где сходились дороги от всех окрестных селений. В два дня укрепление было готово, вооружено и занято гарнизоном. Неприятель понял, что этот грозный редут предвещает ему безусловный
