эволюции Вселенной.
Именно под этим углом мы и попытаемся его повести.
Игра в определения
Когда начинают искать нечто ранее неизвестное, чье существование основано на более или менее зыбкой аналогии, первое желание — дать хорошие определения искомому. Мы хотим распространить такие явления, как жизнь, разум, цивилизация до общекосмического масштаба, и поиск достаточно емких определений выглядит неизбежным предварительным этапом.
Трудности такого дела проявляются сразу, как и во всех ситуациях, где приходится разрезать эволюционные цепочки. Ни на одном существе в какое-то мгновение не вспыхивает бирка — «я живое» или «я разумное». Разделение всегда носит условный характер и зависит от того, какие функции выделяет тот, кто занимается разделением. Иными словами, огромную роль играет соотношение между определяемой и определяющей системой — последняя тоже развивается и на ином своем уровне способна по-новому оценивать предмет исследований.
Характернейшая черта живого организма — его открытость в окружающую среду, наличие интенсивного метаболизма. Организм получает из среды энергию и химические вещества, необходимые для поддержания своих функций, и в переработанном виде отдает их среде. Благодаря этому он представляет собой непрерывный процесс регенерации определенной структуры в некотором ограниченном объеме. Важной формой регенерации является репродукция организм в целом способен синтезировать себе подобный, как правило, с крайне незначительными изменениями.
Наиболее существенной особенностью таких процессов является их запрограммированность в структуре самого организма. Элементы структуры кодируют допустимый уровень энергетического и химического взаимодействия со средой, «правила внутреннего распорядка» для химических и энергетических потоков и, конечно, общий ход регенерации. В сущности, именно наличие такого устойчивого регулирования и позволяет живым организмам выделиться в особый класс природных процессов — они умеют не только хранить информацию, но и использовать ее для собственного выживания. Закрепленное регулирование отношений со средой обеспечивает им активность — совокупность реакций на изменение условий.
В земных условиях мы знаем, что такие функции свойственны белково-нуклеиновым комплексам, и необходимая информация записана на молекулярном уровне. Даже самые простые организмы в информационном отношении представляют собой сложнейший компьютер, обслуживающий маленькую фабрику молекулярного синтеза.
Понятно, что работа этой фабрики во многом обусловлена физико-химическими параметрами нашей планеты, и в иной ситуации можно столкнуться с непривычными молекулярными комплексами и даже с чем- то отличным от известной нам молекулярной основы, но, тем не менее, вполне живым. Это налагает особую ответственность на исследователей внеземных форм жизни.
Развитие информационных систем регуляции можно считать главной эволюционной линией. Их усложнение и превращение в мощную иерархическую структуру определило успешное закрепление многоклеточных организмов вплоть до высших животных. Где-то здесь возник очень сложный рубеж вступления в фазу разума.
Вероятно, основным признаком этой фазы можно считать вынесение части программы поведения биологического индивида во внешнюю по отношению к нему среду. Эксперимент, поставленный природой над существами с максимальной нервной регуляцией, оказался удачным в том отношении, что возникла и стала развиваться особая система внебиологической наследственности — культурные структуры, которые обеспечили серьезные видовые преимущества.
Превращая этот признак в функциональное определение, следует оговорить несколько моментов.
Казавшаяся еще не так давно едва ли не очевидной идея, согласно которой «труд превратил обезьяну в человека», на самом деле немногое объясняет. Само по себе применение и даже изготовление орудий, усиливающих физические данные биологического существа, не является свидетельством разума — оно зафиксировано на многих, подчас далеких от человека уровнях. Тот или иной элемент внешнего мира должен стать не просто продолжением руки, но и продолжением мозга, стать своеобразным кодовым знаком. Именно поэтому разум сформировался не у архантропа и палеоантропа, неплохо управлявшихся с орудиями труда и охоты, а гораздо позже — у человека, сумевшего превратить эти предметы в информационную систему. Именно поэтому мы связываем выраженное проявление разума с такими формами активности, как язык, наскальная живопись, спланированные жилища и захоронения, ритуальные изделия, именно носителя столь обширной культуры определяем как Homo sapiens — человека разумного. И второй момент. Разум социален по своей природе. Факты таковы, что, несмотря на большой объем мозга, он не проявляется у человеческих детенышей, оказавшихся среди животных и благополучно развивавшихся там в физиологическом плане. Суть в том, что в среде их обитания как раз и не было внешних знаковых систем, типичных для человеческих коллективов. Биологическую наследственную информацию человек может передать только прямым потомкам, тогда как знаковую — всем тем, кто способен ее воспринять.
Частично внешнее кодирование может осуществляться поведенческими реакциями других членов сообщества — жестами и звуковыми сигналами. Зачатки такого кодирования (а, следовательно, и языка) наблюдаются у животных, но им несвойственно именно создание устойчивой системы искусственно выделенных предметов.
Ясно, что характер информационной реорганизации внешней среды сильнейшим образом зависит от природы разумных существ. То, что земная эволюция шла сквозь создание особой сферы управляемой практики в виде твердых предметов и сооружений, вряд ли общий космический закон. Можно, например, пофантазировать на тему высокоразвитых существ, которые с самого начала с помощью мощного химизма (или в каком-то телепатическом варианте) добились заметных успехов в регуляции животного и растительного мира и именно так осуществили внешнюю информационную запись. Отсюда мог бы открыться путь нетехнологической социальной эволюции.
Между прочим, для Земли очень характерен этап такого рода, пожалуй, один из величайших шагов в становлении человеческого разума. Речь идет о земледелии и скотоводстве, которые можно рассматривать как регуляцию растительного и животного мира, но с помощью элементарной техносферы, а не врожденных особых органов чувств. Овладение новой практикой позволило вести внешнюю запись информации гораздо более обширными массивами.
Таким образом, с внешней точки зрения мы можем воспринять проявление разума как по наличию культурных структур (то есть признаков информационной организации среды, в которую погружены живые существа), так и по наличию выраженной иерархии на верхних этажах биосферы (то есть планомерного управления жизнедеятельностью ряда видов животных и растений одним видом-лидером, осуществляющим широкую культивацию своей пищевой сферы). Последнее связано, по-видимому, с довольно высоким развитием разума.
И, наконец, цивилизации. Здесь мы встречаем высокий уровень социальной организации с развитой иерархией. В систему регуляции втягиваются уже крупные человеческие сообщества. Информационная экспансия в окружающую среду включает теперь и запись правил социальной организации, которая во многом основана на технотронном влиянии. Последнее усиливается по мере усложнения общества и в конце концов определяет то, что мы называем технологически развитой цивилизацией. Выделяется обособленный чисто информационный слой реальности (письменность, культовые постройки). Рано или поздно транспортные и сигнальные возможности такого организма выходят за рамки своей планеты, а энергетика, достигшая планетарных масштабов, становится угрожающим фактором…
Для биологических организмов нашего типа (при том же соотношении, скажем, механических и химических возможностей) надо ожидать развития весьма схожей цивилизации, где технические средства будут достаточно масштабны и сравнительно легко позволят нам правильно их воспринять. Но это будет немалым везением — даже небольшая видовая разбежка на уровне индивидов может привести к очень сильным отличиям в путях социальной эволюции. В первую очередь это касается темпа развития и
