рядов воюющей армии на легкую дорожку фактического мародерства.
Матросов эти мысли занимали мало.
Тем более что только часть команды состояла из дававших присягу солдат. Половина была укомплектована обыкновенными джентльменами удачи из таверн Порт-Элизабет. Вудфорд и Плант не захотели окончательно оголять оборону острова и посмотрели сквозь пальцы, когда на борт «Антигуа» хлынули во множестве татуированные дьяволы с туманным прошлым. Даже полковник Маллин закрыл уши, дабы не слышать, как плачет тюрьма по этим развеселым господам.
Раствор, составленный из неслиянных субстанций, как правило, взрывоопасен. В команде шла скрытая, повседневная, изматывающая война за преобладающее влияние.
В подобной ситуации для верховного командования подходит более всего такой человек, как Кидд.
Команды его выполнялись беспрекословно, даже когда не полностью совпадали с интересами экипажа.
Он по первому требованию получал не только свою долю добычи, но и ту, что полагалась сэру Вудфорду, как если бы он отправил «Антигуа» не на поиски сына, а на обыкновенную каперскую охоту.
Настал момент, когда Кидд обнаружил, что является обладателем средств, достаточных для приобретения собственного вполне приличного дома.
В лучшем районе города Нью-Йорка.
К этому времени он был уже до такой степени сыт странствиями, приключениями и грандиозными победами, что поддался тихим уговорам своего сердца и такой дом приобрел.
Причем человек, который оказал ему помощь в этом деле, сделался его хорошим знакомым. А может быть, и нехорошим. Однозначно ответить на этот вопрос нельзя.
Звали этого человека Роберт Ливингстон, он был одним из совладельцев большой торговой конторы под названием «Ливингстон, Джонатан и Сигал», занимавшей первый этаж большого каменного дома неподалеку от главных портовых конюшен.
Познакомились капитан и предприниматель случайно.
Так, по крайней мере, показалось капитану.
Произошло это на петушиных боях в салуне Гертора Смита. Кидд зашел туда принять в организм капельку чего-нибудь крепкого, и пока делал это, пока закусывал куском жареного по-ирокезски мяса, в салун набилась куча народу, столы растащили, выход перегородили, поднялся невообразимый шум.
Заключались пари.
Образовавшееся в центре зала пространство посыпали белым песком.
Принесли в больших ивовых корзинах виновников всего этого переполоха.
Двух индейских мощных петухов с ярко-красными гребнями, с привязанными лезвиями вместо шпор, с безумным наркотическим блеском в глазах. Петухам всегда давали немного виски, перед тем как выпустить на арену.
Кидд охотно, и даже торопливо, ушел бы. Но это сделать было невозможно. Капитан вздохнул и заказал себе еще выпить. Он и не предполагал, что задержаться придется на столь длительное время.
За первой петушиной парой последовала вторая.
Третья.
Четвертая.
Птицы исправно, умело и яростно калечили друг друга, люди вышвыривали вверх пальцы, показывая свои ставки, торопливо лакали из стаканов виски, что-то кричали, подпрыгивали, закатывали глаза и со знанием дела сквернословили.
Пахло кровью и потом в запертом помещении.
Капитан сидел за дальним столом, потягивая заказанное питье и привлекая недоуменные взгляды хозяина и его помощников.
Оказалось — не только.
К нему вдруг подошел довольно хорошо одетый джентльмен, невысокого роста, с круглым красным лицом и навсегда прищуренным взглядом.
— Позвольте представиться, Роберт Ливингстон, предприниматель.
Кидд посмотрел на него без всякой приязни и без какого бы то ни было интереса. Манеры здешних англичан ему не нравились. Ему куда больше импонировала обходительность жителей Старого Света.
Тем не менее он был вынужден сказать:
— Уильям Кидд. Моряк. Чему обязан таким вниманием?
— Вы еще спрашиваете! В двух шагах от вас в течение двух часов идет петушиный бой, выигрываются и проигрываются целые состояния, а вы безучастны. Пьете… не удивлюсь, если в стакане у вас не виски, а целебный отвар
— У меня в стакане виски.
Ливингстон восторженно всплеснул руками:
— Тем более! Лед вашего характера столь тверд, что даже зрелище петушиного боя в союзе с виски не в состоянии его растопить. Поразительно!
— Я сижу в стороне и никому не мешаю.
— Вы так долго сидите в стороне, что на ваш счет стали задумываться. Еще немного, и вы станете центром внимания. Кидд тоскливо огляделся. Не менее дюжины пар глаз было направлено в его сторону.
— Я бы ушел, но вы же сами видите — выход загорожен. Ливингстон продолжал веселиться:
— Нет такого салуна, из которого был бы только один выход, поверьте мне.
Он оказался прав.
Через дверь в буфетную за стойкой салуна они попали в темный коридор, а из коридора — на улицу.
— Знаете что, Кидд, я заработал сегодня немного денег на петушиной крови, не согласились бы вы отпраздновать со мной это событие?
Настроение Уильяма было не праздничным, но ему не хотелось отказывать этому милому человеку, тем более выручившему его из неприятной ситуации.
— Извольте.
Вскоре они сидели за столиком другого заведения, которое отличалось от прежнего только тем, что там не было никаких петушиных боев.
— Судя по выговору, вы шотландец, Кидд. Говорил Ливингстон бодро, одновременно разделывая пухлыми пальцами сочную курицу.
— Вы угадали, — скучно отвечал Уильям, неуверенно присматриваясь к лежащим на блюде устрицам.
— А судя по поведению… — Пожиратель курятины на секунду задумался. — Знаете, Кидд, не могу представить, чем бы мог заниматься такой человек, как вы!
Уильям вздохнул:
— Морским разбоем.
Ливингстон захохотал, с набитым ртом, но все равно очень громко.
Капитана этот смех почему-то задел. Совсем чуть-чуть, но все же.
— Я капитан капера «Антигуа». Не далее как трое суток назад я взял на абордаж французский бриг с грузом табака и индиго.
Ливингстон одним усилием горловых мышц отправил нажеванное внутрь, и в его веселом прищуренном взгляде возникла зоркость.
— Табак и индиго?
— Да.
Кидд кивнул и попытался поддеть двузубой вилкой розовую тварь, плавающую в раковине.
— Сколько?
— Сколько — чего?
— Табака и индиго?
— Несколько тысяч фунтов. Я не считал.
— Вы их уже продали?
