Парус приближался.
Робертсон отдал приказ убрать паруса и оставить на борту, повернутом к парусу, лишь два весла.
— Для чего это? — поинтересовался капитан.
— Чтобы разжалобить их. Пусть думают, что мы терпим бедствие.
— А когда они подойдут, вы возьмете их на абордаж?
Штурман кивнул и выдохнул дым.
— Это старый прием.
Кидд уточнил:
— Пиратский прием.
Штурмана это не смутило.
— У нас в Эссексе есть поговорка: хоть бревном меня считай, только в пламя не бросай.
После этого Робертсон велел всем матросам убраться с верхней палубы на пушечную.
Абордажная команда — три десятка головорезов с саблями и пистолетами в руках — залегла за фальшбортом, держа наготове специальные крючья.
Самое интересное, что купец, а это был именно он, большой, великолепно оснащенный, сытый на вид, клюнул на нехитрую уловку Робертсона.
Было видно, как матросы снуют по вантам и травят шкоты, убирая лишние паруса.
— Никогда не надо гоняться за добычей, — усмехнулся Робертсон, — стоило нам из боевого корабля превратиться в полную развалину, как тот, о ком мы могли только мечтать, сам идет нам в руки. Согласитесь, капитан, странно устроен мир.
Кидд ничего не ответил, хотя тоже в этот момент размышлял именно над устройством мира. Он думал, что должен желать успеха Робертсону, потому что, если все будет хорошо, команда набьет карманы и ее, пожалуй, можно будет склонить к путешествию домой. Но вместе с тем получается так, что, для того чтобы получить возможность отправиться в объятия Камиллы, он должен радоваться тому кровопролитию, что совершится сейчас. Не может же быть так, что счастье одного — это всегда кровь другого.
Впрочем, это размышление было достаточно мимолетным.
Отвалились орудийные порты «Приключения».
Прозвучал залп, снесший все с палубы беспечного купца, уже изготовившегося к благотворительным действиям в адрес умирающей деревянной развалины.
Уже заорали орлы из абордажной команды, всаживая в доски вражеской палубы свои беспредельно острые крючья.
Приемов обмана в мире не так уж много, все они известны со времен глубокой древности, но сколько бы ни существовал на земле род людской, всегда будут находиться те, кто поверит обманщикам.
Любому капитану на морях Мэйна и всех Индийских морей было известно, что пираты часто подманивают к себе беспечных путешественников, притворившись беспомощными. Но вместе с тем находятся среди них такие, кто умудряется попасть в этот издалека заметный капкан.
Возможно, однако, что капитана купеческого судна, попавшего в абордажные объятия «Приключения», погубило не доброе сердце, а, наоборот, жадность.
Увидев беспомощно болтающуюся на волнах посудину, он решил чем-нибудь на ней поживиться. На корабле всегда есть что стащить.
Какое предположение верно, осталось навсегда неизвестным, капитан неосторожно приблизившегося к «Приключению» судна погиб в первые минуты боя. Он вздумал организовать сопротивление и получил топором по голове.
Увидев своего начальника лежащим на палубе с раскроенным черепом, побросали оружие те немногие, кто решился его обнажить.
Человек, наделенный возможностью наблюдать со стороны такие события, имел бы полное право заметить, как переменчива судьба в этом мире! Тот, кто мгновение назад был ее баловнем, сейчас является куском бессмысленного мяса. Те, кто был беднее, голоднее и несчастнее всех, сделались в мгновение ока богачами.
Трудно оставаться подобным рассуждающим наблюдателем среди стремительного и яростного абордажа, но капитану Кидду это удалось. С квартердека «Приключения» ему было хорошо видно происходящее: и лихая атака его матросов, и жалобная паника среди экипажа купеческого корабля. И гибель их капитана, и безропотная сдача.
Досмотрев представление до конца, он отправился в свою каюту. Может показаться странным, но ему захотелось вздремнуть.
Дело довершилось без его участия.
Всем умело заправлял Робертсон, могло показаться, что в штурманской школе его заодно учили тому, как надо грабить корабли.
Управившись с этим приятным делом, он решил отправиться с докладом к капитану. Он долго раздумывал, стоит ли это делать. Потом решил, что стоит.
Пусть Кидд разделит ответственность за случившееся. В его бегстве в каюту штурман рассмотрел большую хитрость. И, как ему показалось, разгадал ее. Впрочем, разгадка лежала на поверхности. Капитан мечтает вернуться в Нью-Йорк, стало быть, ему нужно сохранить свои руки в чистоте.
Не получится!
Робертсон тоже не исключал возможности того, что рано или поздно придется отвечать перед королевским трибуналом. Для такой ситуации всегда неплохо иметь несколько отговорок. Например, полезно иметь возможность сказать, что он действовал по приказу капитана.
Захватив с собой украшенную каменьями и серебряной чеканкой саблю, Робертсон постучался в каюту Кидда.
Ответа не было.
Постучал еще раз.
Тот же результат.
Тогда он вошел. Он готов был увидеть что угодно — убитого капитана, капитана отсутствующего, но чтобы спящего…
А Кидд спал.
И добродушно чмокал во сне губами.
Робертсон вытащил трубку изо рта и громко кашлянул.
Кидд перестал улыбаться во сне и открыл глаза:
— В чем дело?
— Доклад, сэр, и сувенир. Эта сабля принадлежит вам, и не спорьте. А теперь о деле. Корабль нанят индийскими купцами из Сурата, чтобы доставить груз тканей в Сан-Себастьян.
— Теперь это, видимо, не произойдет.
— Точно так, сэр. Ткани эти, великолепные ткани -миткаль, кашмирский шелк, тайский бархат, мы, разумеется, продадим где-нибудь здесь. В Европе или Америке за них дали бы втрое больше, но умнее не пробовать соваться туда.
— А может, все-таки попробуем?
— Что, сэр?
— Сунуться в Америку.
— Ни в коем случае. Такой товар — как клеймо на лбу. Губернатор первого же острова арестует нас.
— Рано или поздно нас все равно арестуют. Война закончена, Робертсон, а мы нападаем…
— Мы подвергаемся нападению, не будете же вы отрицать, что «Приключение» не двигалось с места, а этот, кстати, корабль называется «Кедахский купец»…
— От этого не легче.
— Так вот, не будете же вы отрицать, что это он к нам приблизился, никак при этом не объясняя своих намерений.
— Когда бы он успел это сделать, Робертсон, мы же сразу его крючьями!
Предвкушая эффект от своего следующего сообщения, Робертсон длинно и смачно затянулся.
— Но самое главное не это.
