метеорологическая сеть на окраинах, то можно было бы сделать кое-какой прогноз на будущее, а то ведь мы не знаем, что делается в других районах. Сейчас прошел один циклон, и, видимо, надвигается другой.
— А что, разве много может итти циклонов и долго они будут нас морить?
— Да иногда их может быть и до шести. Я помню, когда был на Чукотке, в Уэллене, мне пришлось просидеть 18 дней. Невозможно было выехать на собаках в бухту Лаврентия.
Да, сведения не особенно утешительные… Больше всех недоволен был Саша: его первая очередь на вылет из лагеря таким образом отодвигалась еще на несколько дней.
— Саша! А все-таки давай поспорим на что-нибудь, — предлагает Баевский. — Я буду спорить с тобой, что в ближайшие пять дней какая-нибудь из машин прилетит в лагерь и заберет тебя. Спорим? Ну, на что? По приезде в Москву проигравший покупает хороший торт. По рукам? Есть?
— Есть, — соглашается Саша.
Погода продолжала быть дрянной, но изредка на короткое время проглядывало солнце. Рассказы подходили к концу. Надо было изобретать что-нибудь новое, что могло бы хоть немного поразвлечь в длинные вечера. Эврика! Леонидыч — застрельщик новых игр. Он и сейчас нашел чем поразвлечься.
— Загадайте какое-нибудь знаменитое или более или менее известное лицо, и я вам его отгадаю, — обращается он к нам. — Для этого я задам не больше пятнадцати — двадцати вопросов, причем на каждый заданный вопрос отвечают только «да» или «нет». Николай Карлович, хотите, я отгадаю у вас?
— Нет, нет, у меня отгадайте, Илья Леонидович, — перебивает Костя Кожин, комсомолец, один из лучших кочегаров «Челюскина».
— Все равно, — соглашается Баевский, — только скажи на ухо Николаю Карловичу, кого загадаешь, и отвечай точно. А вы, Карлыч, контролируйте его. Начали: [304]
— Жив?
— Да.
— Живет в СССР?
— Да.
— Политический деятель?
— Да.
— Член ЦК?
— Да.
— К спасению челюскинцев имеет прямое отношение?
— Да.
— Куйбышев?
— Верно, — вздыхает Костя, огорченный, что Баевский все сразу отгадал. — Ну, давайте еще, Илья Леонидович; сейчас вы наверняка так быстро не отгадаете, буду спорить, — разгорячился Костя.
Еще и еще загадываются известные люди древних, средних и новых времен, всех специальностей, и все-таки Леонидыч умелым расположением вопросов добирается до истины и отгадывает почти без промаха. Под известных людей подтасовывали Леонидычу ради шутки и никому не известных. У Леонидыча иссякали вопросы, а до прямого ответа докопаться было невозможно. Тогда он отказывался и просил назвать то лицо, которое было загадано.
— Михайлов! — смеются ребята.
— А кто он такой?
— Кочегар с «Красина».
— Фу, чорт! — сердился Леонидыч. — Ну, вот, и отгадай какого-то кочегара с «Красина», а потом может быть будете загадывать милиционера, который стоит на углу Невского и Садовой… Нет, довольно, я больше не хочу играть.
— Ну, Илья Леонидович, не обижайтесь, ведь скучно же так, когда вы все отгадываете, надо же немного и посмеяться, — упрашивали ребята.
Игрой увлеклась вся палатка, а через несколько дней ею занимался весь лагерь. Иногда даже снились вопросы: жив? умер? поэт? писатель? и так далее.
Игру в отгадки сменила игра в бега. На четырехугольном листе фанеры нарисован овал, спирально закручивающийся внутрь. Он разбит на 100 равных частей, из них на определенных участках поставлены препятствия. Игра состояла в том, что все лошади, участвующие в бегах, выставлялись на старт. Затем первый берет два кубика, бросает их и смотрит, сколько очков он получил. На это [305] число очков переставляется первая лошадь. То же делает за свою лошадь второй, третий и т. д. Каждому дается по четыре хлыста, и там, где ему выгодно, он может подхлестнуть свою лошадь и перескочить препятствие. Попавшим на препятствия часто приходится возвращаться обратно к старту. В игре могут участвовать от 5 до 10 человек. Как и все игры, и эта скоро приобрела в лагере права гражданства. Но ею в других палатках увлекались меньше, чем у нас: своих «ипподромов» там не делали, а приходили играть к нам.
Самолеты все ближе… Прилетели!
Каждый день с материка мы получали все новые и новые известия. Все уже и уже смыкали свою цепь отряды самолетов. Группа Водопьянова — в Анадыре, Каманина — в бухте Провидения, Слепнев и Леваневский — в Номе. Не сегодня — завтра стальные птицы будут реять уже над лагерем.
В эти дни усиленно шла работа на аэродромах. Вместо одного готовили три, чтобы избежать всяких случайностей от изменений ледовых условий: если поломает один или из-за бокового ветра нельзя сделать посадку на второй, то можно будет садиться на третий. Работали за недостатком инструмента в три смены, человек по 20 в каждой, с утра до позднего вечера.
Теперь уже прибытия самолетов можно было ожидать каждый день. Все они находились на расстоянии одного-двух перелетов. «Кто прилетит первым?» — часто задавали себе вопрос ребята. Больше склонялись на сторону Водопьянова, хотя ему и предстоял перелет длинный и трудный. От Анадыря до Ванкарема всего 2 1/2 — 3 летных часа, но полет через Анадырский хребет связан с большим риском.
Первым прорвался с Аляски Леваневский. Пролетел Уэллен, Сердце-Камень, остров Колючин и уже близок был к Ванкарему. Но ему пришлось попасть в густую полосу тумана, и самолет, обледенев, с высоты 2 500 метров «загнулся» у мыса Онман. Люди остались живы, самолет вышел из строя. После того потянулись в Уэллен Слепнев, Каманин, Молоков.
Вечером Отто Юльевич информировал лагерь:
— Как только погода будет более или менее летной, все три самолета прилетают сначала в Ванкарем, а затем в лагерь.
Утро 7 апреля. Сегодня проснулись все необычно рано: «как погода, летная?» Летной назвать погоду было нельзя: слабовата [307] видимость; но и нелетной ее тоже назвать нельзя было. С известным риском лететь можно…
— Нет, Николай Карлович, вам, видимо, все-таки завтра придется отдневалить. Вы до тех пор не улетите, пока не отбудете своей очереди дневальства, — шутил Илья Леонидович.
К 10 часам утра стало известно, что все три самолета вылетают в Ванкарем, а потом и в лагерь. Первая очередь была готова к отлету и с сопровождающими отправилась на аэродром. Все, кто не отлетал, занялись на аэродроме подчисткой заструг и сшибанием отдельных льдин. Взоры отлетающих были направлены к лагерю. «Задымит или не задымит лагерь? — гадали они. — Задымит — Значит самолеты перелетели в Ванкарем и вылетают в лагерь; не задымит — значит полет отменен».
Вскоре над лагерем показался густой столб дыма.
«Вылетели!» — вырвалось как-то сразу у всех из груди.
Шли минуты… Теперь все тоже вглядывались в сторону лагеря, [308] но уже поднимали головы вверх, ища в небе прилетающих самолетов.
Вдали за лагерем показалась чуть заметная точка.
«Нашел и летит прямо на лагерь!» — раздались голоса.
Точка с каждой минутой делалась все больше и больше. Через несколько минут над аэродромом с шумом пролетела новенькая американская машина. Спустилась ниже, сделала один круг, затем второй, но, видимо, на посадку итти не решалась — боковой ветер сносил машину в сторону. В третий раз повел ее летчик, ушел далеко в глубь аэродрома и, видимо, решил во что бы то ни стало приземлиться. Все меньшее и меньшее расстояние отделяло ее от площадки, ветер попрежнему сносил в сторону. Мотор выключен,
