операций. Все операции окончились более чем благополучно. Леонтьев — блестящий хирург.
Мало-помалу жизнь челюскинцев в бухте Лаврентия наладилась.
Во-первых, силами челюскинцев, прибывших первыми в бухту Лаврентия, было создано отличное общежитие. Каждого вновь прибывшего встречала чистая теплая комната, а в комнате — самодельная чистая койка, на койке — чистый матрац, накрытый ситцевой простыней.
Для каждого раздобыли одеяла. Нехватило подушек. Прибывшим последними пришлось подушки «сочинять». [447]
Наладили отлично общую столовую. Нашли достаточное количество посуды. Повара собственные, пекаря — тоже, уборщики, подавальщики — тоже. Не забудем, что все это «действо» происходило на Чукотке!
Была даже вытоплена баня. Баня имелась на культбазе, но ее уже не топили целых полгода.
Для того чтобы вытопить ее, понадобилась тонна угля. Зато в бане, кроме челюскинцев, вымылось все население культбазы.
На складах культбазы челюскинцы разыскали неисправную динамо, испорченный киноаппарат и запас изорванных фильмов. Все это починили и организовали для всего населения культбазы периодические киносеансы. Сеансы давались через день.
1 мая челюскинцы вместе с местными работниками устроили торжественное заседание, а после заседания — большой самодеятельный вечер. На вечере организовали изумительное трехстороннее соревнование, в котором на равных правах состязались челюскинцы, европейское население культбазы и чукчи. Вечер закончился общими играми, продолжавшимися до четырех часов утра.
К празднику 1 мая выпустили стенгазету. Название продолжили от «Не сдадимся!» к «Не сдались!».
Из постоянных работ, производимых на культбазе, челюскинцы взяли на себя несение метеослужбы, наблюдение за лаврентьевским аэродромом и поддержание его в порядке.
После 1 мая началась вывозка челюскинцев в бухту Провидения (туда должен был прибыть «Смоленск»). Число челюскинцев в бухте Лаврентия стало быстро таять, и они уже были не в состоянии поддерживать свое сложное хозяйство собственными силами. Поэтому к хозяйству привлекли местное население — оно отозвалось чрезвычайно охотно.
К 14 мая, к моменту прихода «Смоленска», оставалось здоровых челюскинцев в бухте Лаврентия ровно столько, сколько было нужно для обслуживания больницы, больничной кухни и столовой для здоровых. Некоторые из больных к этому времени успели выздороветь и были отправлены самолетами в Провидение. Из шести тяжело больных выздоровели четверо. В рубрике тяжело больных оставались только двое: метеоролог Комов и инженер-конструктор Расс. У Комова грипп осложнился, и он к 14 мая лежал с температурой 40,4°, у инженера Расса грипп дал осложнение на сердце.
Но надо было двигаться на «Смоленск», который, выйдя из бухты Провидения, пробился сквозь льды и подошел к бухте Лаврентия. [448]
Выход из бухты Лаврентия на соединение со всем коллективом челюскинцев (все, кроме лаврентьевских, находились уже на «Смоленске») начался в час дня. Еще с ночи население окрестных чукотских поселений мобилизовало 41 нарту — более чем 500 собак. К утру у больницы и жилого барака челюскинцев раскинулся живописный лагерь.
Три часа длились одевание больных и погрузка на нарты. Для тяжело больных Расса и Комова нарты пришлось на руках внести в помещение больницы и затем вынести обратно с больными.
На «улице» больных покрепче привязали к нартам и тронулись в путь — на «Смоленск», во Владивосток, в Москву.
Расстояние от больницы на берегу до того места, где остановился «Смоленск» в Беринговом море, — километров двенадцать. Расстояние крохотное. Но вся беда заключалась в том, что пять километров из двенадцати необходимо было сделать по торосам открытого моря.
Езда по торосам на собаках — как это могло отразиться на недавно оперированных больных, швы которых еще не зажили? Как это могло отозваться на больных с пониженной сердечной деятельностью, как например у Расса?
В час дня «поезд» тронулся в путь. Он растянулся на два километра. Врачи Леонтьев и Кузьмина сопровождали больных. Они все время перебегали от нарты к нарте, проверяя самочувствие больных. В сумках у них было все необходимое для оживления человека: камфара, шприцы и прочее.
Путь по морскому участку, по торосам, оказался очень тяжелым даже и для здоровых.
К четырем часам дня все нарты благополучно подошли к борту «Смоленска». Выбежавшие навстречу с судна товарищи помогли нам при переходе через трещину, проходившую недалеко от судна. Тяжело больные были подняты на борт при помощи лебедки. После долгого перерыва челюскинцы на «Смоленске» снова наконец соединились в привычный единый, сплоченный коллектив. [449]
Бухта опустела
Вчера начался «разъезд». На рассвете «Красин» и «Сталинград» ушли к мысу Дежневу. Жизнь на ледовой площадке возле «Смоленска» не прекращалась. Грузились самолеты. Ляпидевский, Каманин, Доронин, Молоков и Водопьянов выходили на борт взглянуть на свои машины. Неожиданно донесся нарастающий гул моторов. Над нами появился великолепный «АНТ-4»: это Леваневский прилетел из Уэллена. Самолет приняли на борт.
Сегодня в полдень снялись. Прощай, Чукотка! На юг!
И. КОПУСОВ
Л. ХВАТ
Механик А. Колесниченко. Подковали бы и блоху
Аэродромные работы стали второй специальностью каждого. Но нам пришлось пройти еще целую серию необычайных специализаций и стать буквально универсалами техники и культуры.
Самолеты мы уже считали своей стихиен и безошибочно на любом расстоянии могли отличить и систему самолета (по небольшим деталям) и кто именно из летчиков пилотирует машину.
12 апреля, когда большая часть челюскинцев была уже на берегу, прилетел самолет Доронина.
Мы всегда с напряженным вниманием следили за посадкой и взлетом машин. «В-33» была у нас в первый раз, и мы с замиранием сердца следили за ней. Все время сверлила мозг одна упорная мысль: только бы все было благополучно!
Уж очень много хлопот доставляла нам каждая авария. Сколько мы повозились с машиной Слепнева! Но тогда мы были все в сборе, а теперь нас оставалось только 20 человек. Что мы будем делать, [450] если самолет застрянет, а «дежурным» сжатием льда опять начнет ломать аэродром?
Доронин дал полный газ, машина пошла и вдруг, подпрыгнув на неровностях нашего недостаточно отполированного аэродрома, накренилась на левое крыло и повернулась на месте.
Кинулись к самолету. Что с ним? Оказывается, шасси не выдержало ухабов льдины. Оттащили машину в сторону — дали дорогу находившемуся здесь же самолету Каманина. Тов. Савин, механик самолета «В-33», просил Каманина привезти из Ванкарема ящик с инструментом и запасные части шасси. Несколько человек были немедленно поставлены на расчистку площадки для удлинения аэродрома. Филиппов и Задоров стали помогать Савину в разборке поврежденных частей, а я сел на нарту и галопом поехал в лагерь за нашим убогим инструментом. Захватил я еще валек от весла на случай, если придется заменить металлическую стойку деревянной, и подобрал кое-какие подходящие части от шлюпочных моторов.
Уже собрался в обратный путь, но прибегает весь в поту Задоров и говорит, что надо захватить еще
