80
Василий Костромской даже носил прозвище Квашня, весьма точно отражавшее его характер и способности. Тем не менее, благодаря авторитету Менгу-Тимура на Руси, он сохранял великое княжение до самой смерти, хотя в великокняжеском семействе было немало более энергичных и деятельных претендентов – например, уже упоминавшийся его племянник и преемник Дмитрий Переяславский, сын Александра Невского.
81
ПСРЛ 1843, с. 205-206.
82
В летописи сообщается, что 'лето 6784' (1276 г) 'прииде князь велики ис Татар Василеи' и 'тое же зимы преставися' [ПСРЛ 1949, с. 151]. Несомненно, визит больного Василия Ярославича в Орду состоялся в соответствии с уже сложившейся традицией, в соответствии с которой великие князья перед смертью рекомендовали хану своего преемника. В условиях 'анархии' в вопросе передачи власти, начатой братьями и сыновьями Ярослава Всеволодовича в конце 1240-х гг., одобрение верховным сюзереном русских земель кандидатур князей-наследников служило своеобразной гарантией мира и стабильности на Руси.
83
См.: Крупнов. 1968, с. 292-294. По мнению исследователей, Менгу-Тимур просто-напросто приказал своим русским вассалам принять участие в этом походе, тем самым фактически перечеркнув договоренность Верке и Александра Невского о неучастии русских войск в ордынских военных предприятиях [см., напр.: Вернадский 2000, с 179] На наш взгляд, не следует обвинять Менгу-Тимура: он остался верен прежним соглашениям, и ни один русский ратник не участвовал в его балканских кампаниях или войне с Ираном, что же касается похода на осетин, то он был выгоден самим русским князьям. Еще с XI в. русские правители имели геополитические и экономические интересы в Предкавказье и на Северном Кавказе, были заинтересованы в мире в этом регионе, надежных торговых путях и пр. [см., напр.: Гадло 1994, с. 138 и след.]. Это подтверждается и тем, что русские участвовали в этом походе не как вспомогательные войска ордынского хана, а как самостоятельная армия, которую возглавили самые влиятельные князья Северо- Восточной Руси – Андрей Городецкий, Федор Ярославский, Глеб Ростовский 'и инии князи мнози' Их дружины осадили и 8 февраля 1278 г. захватили Дедяков, причем все летописцы отмечают, что именно русские князья, а не ордынцы взяли этот город, что именно они 'победыв Ясы' (т. е. осетинов), получили богатую добычу и удостоились похвалы Менгу-Тимура [ПСРЛ 1863, с. 405; ПСРЛ 1949, с. 152].
В связи с взятием Джулата небезынтересно отметить наблюдение исследователей о существенной смене религиозной политики в завоеванных аланских землях. Если до похода 1277-1278 гг. здесь активно действовали грузинские миссионеры, то после него их влияние резко ослабло, и на смену им пришли римско-католические миссионеры, действовавшие через Золотую Орду [см.: Нарожный 1989. с 109]. Очевидно, это было связано с тем, что Грузия являлась вассалом Хулагуидского Ирана, и Менгу-Тимур, укрепив власть в Алании, постарался заменить проводников хулагуидской политики на католических проповедников, имевших более тесные Связи с Золотой Ордой.
84
См.: Экземплярский 1891, с. 573-575.
85
Подобная версия излагается впервые лишь в Никоновской летописи: 'Того же лета оклеветанъ бысть во Орде ко царю князь велики Рязанский Романъ Олговичъ, внук Ингваровъ, правнук Игоревь, праправнук Глебовъ, глаголющее, яко хулить тя великого царя и ругается вере твоей. Онъ же напусти на него Татаръ; они же начаша нудиги его к вере ихъ. Онь же глагола к нимъ: 'не достоитъ православным христианом оставя веру свою православную и приимати веру бесерменскую поганую'. Они же начаша его бити; онъ же глаголаше: 'христианинъ есмь, и воистину христианская вера свята есть, и ваша Татарскаа вера погана есть'' Они же не хотяше от него таковыхъ речей слышати, и отрезаша языкь. и заткоша уста его убрусомъ, и начаша резати его по суставомъ и метати раздно, персты вся обрезоша и у ног и у рук, и устне и уши и прочая суставы розрезаша. и яко остася трупь единъ, они же одраша кожу отъ главы его и на копие взоткнуша. И ce убо сей новый мученикъ бысть подобен страстию Иакову Перскому' [ПСРЛ 2000а. с. 149; см. также. Афанасьев 2005, Борисов 2005, с 67].
Современный исследователь-монголист П. О. Рыкин посвятил специальную статью этому эпизоду русско-монгольских отношений, использовав сообщение Никоновской летописи и сделав вывод о том, что столь жестокая казнь носила ритуальный характер и была вызвана тяжкими преступлениями самого рязанского князя – 'хулой на царя' и 'поношением поганой татарской веры'. При этом исследователь провел ряд параллелей из монгольской истории и истории взаимоотношений монголов с народами Кавказа, в которых также встречались примеры подобных казней [Рыкин 2005, с. 62-73] Отдавая должное наблюдательности П. О. Рыкина и его умению привлекать параллельные сюжеты из исторических источников различного происхождения, тем не менее, следует отметить, что он слишком принял на веру сообщение Никоновской летописи о похождениях Романа Рязанского в ставке Менгу-Тимура! Дело в том, что этот источник является гораздо более поздним источником, и многие сведения прежних летописцев, как можно увидеть при сравнении сообщений об убиении рязанского князя, подверглись агиографической обработке. Летописец, как видим, практически не скрывает своего намерения создать культ еще одного русского святого – этакой альтернативы упомянутому Иакову Персидскому (мученику IV в., расчлененному по приказу персидского шаха).
Так, согласно Московскому своду конца XV в., 'того же лета убиенъ бысть князь Романъ Олгович Рязанскы от поганыхъ Татаръ, и бысть сиче убиение его. Заткоша уста его убрусомъ и начаша резати его по составом и метати разно, и, якорозоимаша его, остася трупъ единъ, они же одравше главу ему взоткоша на копие. Ce бысть новый мученикъ, подобен страстью Якову Персьскому, и купи си страстию царствие небесное, и венецъ прият от руки господня со сродникомъ своим князем Михаилом Черниговським; убиение же его бысть месяца иуля 19' [ПСРЛ 1949, с. 150; см также: ПСРЛ 1848, с. 42]. Тверской летописец XVI в. приводит примерно те же сведения, добавляя лишь нравоучительное увещевание князьям, чтобы они не прельщались мирской славой и возлюбили чистоту [ПСРЛ 1863. с. 403; см. также: Приселков 2002. с. 330; Софийский временник 1820, с. 283-284]. Как видим, в более ранних летописях нет ни слова о вызове князя Романа в Сарай, его 'религиозном диспуте' с ханом и смертном приговоре. Нет сомнения, что князь пал
