По лицу Александрова прошла добродушная улыбка.
— Ну, всех — не всех, а знать, конечно, должен. — Карие, еще не утратившие юношеского блеска глаза участкового глянули на Албекова. — Три года здесь хожу, как же не знать? Паспортный режим, санитарное состояние, происшествие какое — все моя работа. Разве тут не узнаешь? В нашей работе ведь самое главное — предупредить преступление, чтобы его и не было. Глядишь, конечно!
— Как же тут углядишь? — усомнился Албеков. — Иду вот я с тобой — откуда ты знаешь, что у меня в голове?
— Один, конечно, тут ничего не сделаешь, — согласился младший лейтенант и, когда Албеков собирался уже торжествовать, пояснил: — А с народом узнаешь. Человек-то ведь не один живет — с людьми, а они все видят — и плохое и хорошее. А если человек знает, что плохое затевается, разве он не скажет? Контакт, конечно, с населением держать надо, без этого нельзя.
— Это что — насчет бригадмильцев?
— И они, да и не только они. — Поравнявшись с парнем, бережно и неумело нянчившим завернутого в легкое одеяльце ребенка, Александров по-дружески поздоровался: — Привет, Алексей! Ну, как сын?
— Сила! — Молодой отец осторожно откинул кружевное покрывало, с гордостью показал темноволосого малыша. — Растет!
— Хорош мужик! — похвалил участковый. — А жена?
— Ничего, поправилась. — Круто срезанные скулы молодого человека заалели. — Зашел бы, что ли, к нам когда?
— Зайду, Алексей, обязательно зайду. Ну, будь здоров!
Отойдя несколько шагов, Александров, продолжая разговор, пытливо посмотрел на Албекова.
— Вот вы о себе, к примеру, сказали. Я вас и спрошу: узнали вы, что вашего соседа обворовать хотят, — предупредите вы его?
— Ну что за вопрос! — Албеков пожал плечами.
— И каждый так, — удовлетворенно заключил участковый. — Если, конечно, понимает. А не понимает — беседуешь с ним, примеры приводишь, — все равно ведь поймет, что для его же пользы.
— Хм! Теоретически это верно, а на практике? Ты конкретно расскажи: были случаи, когда преступления предотвращались?
— Мало ли! — просто ответил Александров. — За что же мы зарплату получаем? Да вот хотя бы Алексей этот, что с ребенком. Не подскажи ребята — убийцей мог бы стать.
— Ну да! — Албеков даже остановился.
— Свободно, — подтвердил участковый. — Сами посудите. Парень он горячий, а по характеру скрытный. Это уж хуже всего — все в себе держит. А случай такой вышел. Приглянулась ему одна деваха — к слову сказать, красивая девушка, уехала недавно. Ну вот. Приглянулась, полюбил, а открыться прямо не может — робел, что ли, хотя и парень-то не робкий, скрытный только. А девушка эта или не замечала ничего, или он ей не по душе был, не знаю уж, только начала встречаться с другим парнем. Начал он ее провожать — парень-то этот не тут жил, в центре. А с Алексеем этим она в соседстве — ну, он и увидел. А тут еще от матери услыхал, что замуж она выходит. — Александров почему-то огорченно вздохнул. — Любил, видно, крепко, вот с горя-то у него в голове и потемнело. Сам-то я ничего тогда не заметил. Ну, встречаемся — поздороваемся, да и разойдемся, Знаю, на заводе работает, не балованный — я за ним особо и не присматривал. А тут мне один его дружок и говорит: так и так, Николай, недоброе Алексей задумал, беде быть! И что ты думаешь? Решил он с горя с дороги того убрать! Ну, тут уж, конечно, я раз к нему зашел, другой, и так и эдак подхожу — молчит. А тут еще ребята подсказывают: Алексей на заводе финку выточил. Совсем я забеспокоился. Взял и пошел к этой девахе. Поговорил с ней по душам, расспросил, как живет, скоро ли, мол, свадьба? А она так вся и светится. Все, говорит, порешили, и мама согласилась. В субботу свадьба. И меня, конечно, зовет... Ну, вижу, дело здесь решенное, тоже любовь. Пошел с Алексеем напрямки говорить... Пришел затемно. Сидит он на лавочке, курит. Я тоже сел, закурил, напрямую и говорю: у твоих соседей свадьба скоро. А он зубами как заскрипит! Схватил меня за руку. «Знаю ведь, говорит, зачем ты ходишь! Только поздно! Пропащий я, Николай, человек — нет мне без нее жизни! Что, говорит, ни делай — кончу я его!» Тут уж я ему и наговорил!..
Заново переживая события минувших дней, Александров снял и тут же снова надел фуражку, видимо не замечая этого. Лицо его зарумянилось.
— Какая же это, говорю, к черту, любовь? Несчастной ее на всю жизнь сделать хочешь? Или думаешь, что после этого она тебя полюбит? Кого — бандита? А о своей жизни подумал? Как начал его, как начал! Сидит он на лавочке, голову все ниже да ниже. Потом сорвался да бегом домой. Я было за ним, а он назад бежит, нож в руках. «Вот, — говорит, — Николай, приготовил!» Да об коленку его, пополам — только сталь брызнула!..
Александров машинально с кем-то поздоровался, вытер вспотевший лоб.
— А потом что? — нетерпеливо спросил Албеков, забывший в эту минуту и где он, и зачем второй час ходит с младшим лейтенантом. Сейчас его интересовал не очерк, а дальнейшая судьба горячего, шального парня, который едва не стал преступником.
— Ну, что потом? — Участковый уже говорил спокойно. — Сами видели. Помучился — прошло, через год женился, теперь вот сын. Живут дружно. Жена-то, правда, после родов приболела, так теперь, говорит, поправилась.
— Молодец ты, лейтенант! — с несвойственной ему горячностью воскликнул Албеков.
— Да я-то причем? — пожал плечами уполномоченный. — Говорю, ребята подсказали.
Начало смеркаться, перспектива улицы нежно засинела. Где-то, пробуя голоса, вздохнула гармошка. Албеков только сейчас заметил, какой здесь чистый воздух — без душка бензина и пресного запаха пыли, которыми дышат люди в центре города. Сады за домами, ветлы и тополя перед окнами — могучая вентиляция.
— Легко тут дышится, Николай.
— Плохие ли места? — сдержанно отозвался участковый.
Размышляя каждый о своем, Александров и Албеков перешли деревянный мостик. Отсюда улица поднималась в гору. Прямо на них, неся в вытянутых руках ведра с водой, шел юноша в лыжных брюках. Майка плотно облегала его тонкую в талии фигуру, вырисовывая атлетически развитую грудь.
— Привет, Николай Ефремыч! — еще издали, улыбаясь, поздоровался он и, поставив ведра, крепко тряхнул руку участкового. Теперь, когда юноша стоял рядом, было заметно, что его лицо чем-то взволновано, хотя он все еще и улыбался.
— Здорово, Андрей! Ну, как жизнь?
Только секунду поколебавшись — ровно столько, сколько нужно было, чтоб взглянуть на стоящего с участковым незнакомого человека, — юноша взволнованно сказал:
— Мать вернулась!
— Ну-у? — почему-то удивился Александров. — Освободили? Я и не заметил, как срок прошел. Ну, и что она?
Даже в сумерках было видно, как лицо юноши залилось горячей краской.
— Пришла, в ноги упала. Плачет. Простите, говорит. На всю жизнь зареклась! — Голос юноши дрогнул, осекся. — И сам расстроился. Мать ведь!
— Ну, правильно, чего тут. Ты с ней теперь помягче, старое не поминай.
— Что вы, Николай Ефремыч, разве я не понимаю!.. Сидит сейчас с Галькой, плачут обе...
— Ну, иди тогда, иди. Я на днях зайду — ее теперь поддержать надо, соседей предупредить, чтоб язычки придержали. Иди, иди!
Объяснять эту сцену участковый, видимо, не собирался. Албеков иронически хмыкнул, предложил:
— Давай вот на бревнышках посидим — не могу на ходу курить.
— Можно.
Спутники — один невысокий, плотный, подтянутый, второй длинный, в просторном, как балахон, пиджаке — сели, прикурили от одной спички, прислушались: гармонь где-то за углом осмелела, четко приговаривала веселую полечку.
— Теперь рассказывай, — попросил Албеков.
— Да рассказывать вроде не о чем, — нехотя отозвался Александров. — Сидела у него мать, теперь
