воспоминания почему-то были связаны с клопами и с каким-то волосатым парнем. Когда он приходил к матери, Генку все время выгоняли на улицу, хотя он и сам порой, извертевшись ночью на кровати, выходил и ложился спать на скамейку.
Остальное в памяти сохранилось слабо, он даже тот пожар не помнил. Хорошо отпечаталась только больница и боли в руке от ожога. Потом появился отец, приехавший из Свердловска. Привыкал к нему долго, хотя тот и был добрым, но только через несколько лет перестал казаться Генке чужим. А мать он больше никогда не видел. Отец не любил о ней рассказывать, сказал только, что познакомился с ней в Прибалтике, а потом привез сюда; и только единственная мятая фотография напоминала Генке о родившей его женщине.
Автобус уже подъезжал, и его начал трясти нервный тик, стало немного зябко, хотя на улице было жарко. Появился страх, что не найдет матери, а как встретит — в эту минуту его не волновало.
Дом нашел без труда: местные жители, охотно показывали направление, куда надо было идти, и фамилию её почему-то все знали.
Галина жила в бревенчатом домишке, покосившемся и почерневшем от времени. Огород, поросший бурьяном, резко контрастировал с соседскими аккуратными грядками.
Поднявшись на крыльцо, Генка толкнул дверь. Дверь оказалась незапертой, стукнув по ней два раза, свободно вошел в дом. Комнату обволакивала синеватая темень и едкий запах. Лежащая на кровати женщина, укрытая старым ватным одеялом, подняла голову.
— Галина Миронова? — спросил Генка с дрожью в голосе. Между единственной фотографией, оставшейся у отца, где он еще грудничком сидит на руках у красивой белокурой девушки, и этой женщиной с растрепанными волосами и следами неблагополучной жизни на лице ничего общего не было.
— Да, это я…
— Я Гена… Миронов Гена, сын ваш…
— Гена? Откуда? — откинув одеяло, вскочила и села на кровати. В глазах мелькнули испуг и удивление.
— Из дому приехал.
— Ты приехал? Зачем…? Даже не знаю…. Ты проходи…такой большой уже вырос… — засуетилась она, приглашая сесть.
Генка сел, Галина бросилась раскрывать шкафчики, явно соображая, чем бы его угостить. Видел, как она нервничала, старалась не смотреть ему в глаза. Не так он представлял себе эту встречу. Казалось, будет много эмоций, слез, но… ничего кроме чувства неловкости от явления неожиданного гостя.
— Мам! — впервые за много лет сказал ей это слово. — Не ищи ничего. Я попрощаться заехал и повидаться с тобой. Я не хочу есть. Я сам привез тебе продукты, да гостинцы привез.
Мать села за стол и, рассматривая внимательно сына, не решалась заговорить.
Генка не собирался ее стыдить, не хотел ничего расспрашивать о прошлом. Господь сам осудит. Не нужно было ему ни слов, ни слез прощения. Он давно ее простил. Ничего в его помыслах не было, кроме стремления ребенка увидеть мать. Только оглядывался да осматривал грязную комнату и некрашеные полы.
— Тебе помочь можно чем-то? Может, воды натаскать? Ну, дров там нарубить, я вечером уеду. А через две недели мне в армию уходить, — нарушил, наконец, возникшее молчание.
— Дров бы, Ген, маленько…. Ты такой взрослый стал, я-то последний раз тебя видела, когда годков пять всего было, — стесняясь, согласилась мать.
На улице он разделся. Взял топор. Парень он был крепкий и разрубал если уж не с первого удара, то со второго точно.
— Рука не болит? — обеспокоено спросила, увидев на правой руке стянутую рубцами кожу, тянущуюся от кисти до предплечья.
— Да, давно уже не болит, я ее разработал, когда еще в школе учился, — он не обратил внимания на какой-то особый материнский взгляд.
— Ты уже, сынок, школу закончил, работаешь, наверное, или учишься? — спросила Галина и села неподалеку на скамейку.
— Только училище закончил в этом году. Я в нашем местном училище на повара учился. С красным дипломом закончил! Как повестка пришла, мы даже с другом экзамены не сдавали, нам сразу вручили дипломы и поздравили, — похвастался он.
— Ой! Да там же одни девки! И с чего ты решил поступить туда?! Они же, поди, проходу не давали там? — воскликнула мать.
Откинув очередную чурку, Гена посмотрел на мать с улыбкой.
— Проходу…? Есть немного, нас там всего семь парней в училище. Я туда с другом Эдиком поступил, это его идея была. Мы хотели в мореходку поступать. Так это ехать куда-то надо. Он и придумал выход: окончим училище, пойдем коками на флот, нас туда с руками и ногами возьмут. Даже в военкомате нас обещали во флот отправить. Мы же за всю жизнь так моря и не видели…. Эдик почему-то все Австралией бредит.
— Ну, вы молодцы, сынок… — не сводя с него восхищенных глаз, тихонечко проговорила мать.
Генка все рубил и рубил, иногда останавливался, откидывал затекшую спину назад и начинал снова.
— Мам, а ты все одна живешь? Что, никого нет? Вообще непонятно, на что ты живешь-то здесь?
Мать не смутил этот вопрос, к этому времени ее уже ничего не смущало.
— Я после пожара в больнице долго лежала. Думала, все брошу… но вышла и не удержалась… со мной никто общаться не захотел… а когда прав лишили, я и уехала. Моложе была, красавицей здесь считалась, мужики ко мне бегали, даже жил со мной один, потом другой. Да и сейчас бывает, заходят… придут, выпьем, вроде жизнь идет дальше. Да что там у меня может быть интересного? Вот у тебя — да… девчонка, наверно, есть?
— Есть, мам, мы с Эдиком на курсы английского ходили три года подряд, там и познакомился. Настей зовут.
— Красивая?! — вдруг строго спросила мать.
— Красивая, но это не главное… хорошая девчонка. Сейчас в институте учится. Песни английские на слух переводит, не то, что я…
— Нет, я хочу, чтобы у тебя была красивая жена, чтобы у тебя все красиво в жизни было! — твердо заявила мать.
Геннадий поднял на мать улыбающиеся глаза.
— Хорошо, мам, постараюсь…. Ну что, затопим баню?
Генка посмотрел назад, почувствовав на себе чей-то взгляд. Соседка, стоящая на крыльце соседнего дома, встретилась с его глазами, покачала головой и, повернувшись, пошла в свой коровник.
— Да ну ее, баню…
— Мам, а почему ты не приезжала ко мне ни разу?
— Потому что я гадина…так отец твой сказал… — вытащив из кармана пачку «Примы», закурила и, отмахнув дым от лица, добавила: — Зачем гадине жить с тобой рядом…
Генка посмотрел на мать и в этот момент не мог понять, что это — злость, обида или стыд?
— Ладно, не буду об этом больше… ты только скажи — рада, что я к тебе приехал?
— Рада… обнимать мне ведь тебя надо, а руки не поднимаются… все думала, никогда тебя не увижу. Честно говоря, я забывать начала, что у меня когда-то ты был. Даже и в голову прийти не могло, что ты приедешь.
Генка сел рядом с ней. «А ведь ей и сорока еще нет, а так выглядит…» — грустно подумал он.
— Отец не обижает тебя?
— Нет. За всю жизнь один раз выпорол, да и то за дело: пришел в два часа ночи, а он искал по улицам… мне тогда лет десять было.
— Васька — добряк, что говорить. Был бы жестче, ничего бы, наверное, такого не случилось…
— А ты завязать пробовала?
— Толку-то: два раза лежала, мне и самой уже неохота. Пусть так… Да не надо думать, что я все время такая… вчера выпили — и все… бывает, вообще в рот не беру…
