— Когда же решили? Утром я был у Ладыгина, и ничего не было известно.
— Приказ получен после обеда: немедленно выступать. И правильно. Сколько можно в городе околачиваться? Некоторые от скуки даже с курсов бегать начали. От скуки все — и страх, и неуверенность, и всякая ерунда. А на работе, в степи, не заскучаешь. Там главная наука только и начинается. Теорию по книжке каждый выучит, не сходя со стула. А какой в ней толк? Ты как об этом думаешь, а?
Это был первый случай, когда Демин обратился ко мне с вопросом, не имеющим прямого отношения к машинам, и мне даже показалось, будто он чем-то смущен. Это Демин-то!
— Конечно, — поспешно ответил я, смущаясь, в свою очередь, оттого, что согласился с явной неправдой. Но я был так благодарен за первое ответственное поручение, что даже не сразу догадался, какую моральную взятку я дал ему. Но он ее не принял:
— Ну и соврал. Ты-то теорию моментом освоил, после чего тебе практика сама далась. Эх ты! Новый набор объявим, тебя теорию преподавать позову. Пойдешь?
Новый набор! Вот это самое главное, что мне сейчас надо.
— А когда это будет?
— Сев закончим и объявим.
Ясно. В общем, не раньше зимы. Что я скажу Тоне? Да скорей всего ничего уж мне не придется ей говорить, все узнала сама без моей помощи. Демин давно уже ушел, а я все стоял и с отвращением пережевывал свои невеселые мысли, как остывшую кашу.
Ольга отвлекла меня от этого увлекательного занятия. Размахивая косынкой, она приближалась ко мне сияющая и смущенная, оттого что впервые надела комбинезон, который явно не был рассчитан на девичью фигуру. «Видишь, какой: в ширину он как раз, а брюки и рукава пришлось подвернуть вон насколько».
Мы пошли вместе, и по дороге она начала рассказывать о всяких текущих делах, о которых я и сам все знал.
— Да, еще сегодня был случай: устроил нам Демин последний экзамен, спрашивал, что будем делать, если в пути заглохнет мотор. Задавал всякие вопросы. Ну, ребята в общем знают, хотя и путаются… Ну вот. Вдруг открывается дверь и входит девчонка, городская такая, тоненькая…
— Тоня?
— Да. Тебе уже рассказали?
— Никто мне не рассказывал. Ну и что она? Что?
Мое волнение насторожило Ольгу.
— Ты ее знаешь?
— Да вот понимаешь…
Я как мог объяснил, что мне райком поручил устроить эту девушку на тракторные курсы, что она очень хорошая девушка, знающая, горит желанием. А я вот замотался и забыл. Ну, как там у нее? Демин что? До чего они договорились?
Видно было, что Ольга не очень-то поверила моему объяснению.
— Ну, видно, так и есть, — нерешительно согласилась она. — Слушай дальше. Приходит эта самая порученная тебе Тоня и спрашивает: «Кто здесь будет начальник курсов?» А Демин отвечает: «Это буду я». А она разговаривает так свысока, как будто она самая тут главная. Я сразу поняла: строгенькая девушка, бойкенькая. Верно?
Я не перебивал, не переспрашивал, зная, что если хочешь узнать все, то не надо мешать рассказчику встречными вопросами. Не надо его торопить, тем более что результат был для меня в общем ясен: курсы открываются только зимой. Меня интересовало, как сама Тоня отнеслась к этому.
Слушая Ольгу, я очень хорошо представил себе, как была взволнована и оттого высокомерна Тоня, когда протянула направление и сказала: «Вот вам», как сурово глянул на нее Демин: «Опоздала. Сегодня у нас последнее занятие». «Хорошо, — потребовала Тоня, — спросите меня». И она заставила Демина задать ей вопрос. Ответила блестяще. Подняв брови, он задал посложнее. Улыбнувшись, она небрежно ответила, давая понять, что все это она прекрасно знает. Трактористы, которые вначале не поскупились на различные, не очень тонкие замечания, примолкли. Отвечая на третий вопрос, Тоня подошла к полуразобранному мотору и объяснила все так обстоятельно, что непоколебимый Демин пошатнулся. «Вот, — сказал он, обращаясь к притихшим ребятам, — чего может добиться человек, когда его душа вот здесь». При этом он с чувством шлепнул по крышке моторного блока.
А дальше, по словам Ольги, все получилось очень плохо, и в этом виновата сама Тоня, ее нетерпеливый характер.
Похлопав по крышке, Демин сказал, и как бы даже с удовлетворением: «Только дело это не для вас, мамзель…» Ту-то она и взвилась: «Я вам не мамзель! Я комсомолка! Как вы смеете!..» И пошла газовать на третьей скорости. Демин слушал без досады, а будто ему такой разговор по душе. А потом еще подошел к ней, взял за плечи: «Разговор мы с тобой потом продолжим, а сейчас мне некогда, иди-ка остынь, а то еще подшипники расплавишь». И, повернув ее, слегка подтолкнул к двери.
Сгоряча я подумал, что Тоня совершенно права и что мне надо сейчас же разыскать Демина и… А что, собственно, я ему скажу? Ладно, придумаю что-нибудь. Но, ничего не придумав, я неожиданно налетел на Демина в столовой. Он сам меня окликнул, когда я с тарелкой в одной руке и со стаканом желтоватого кофе в другой оглядывался, выискивая место. Он сидел в одиночестве за маленьким столиком и мочил свои седеющие усы в кружке с пивом.
— Девица тут одна из райкома приходила.
— Да, — растерялся я, — хорошая девушка.
— Этого я не знаю. Востра чересчур. Такая еще себя покажет. Теорию выучила вроде тебя.
Торопясь проглотить картофельное пюре, чтобы ответить, я упустил время. Демин продолжал:
— Сегодня у нас что? Среда. Скажи ей, пусть придет в субботу. Я утром приеду. Обязательно чтобы пришла. Скажи.
На все мои вопросы он неторопливо и с досадой отвечал: «Подумаю, ничего еще не решил». Больше ничего добиться от него не удалось. А после ужина я сразу же отправился к Тоне, тоскливо предчувствуя, что этот безумный день должен иметь достойное завершение.
И предчувствие меня не обмануло, в этом я убедился, как только открыл калитку во двор.
На дорожке стояла тетя в желтом ситцевом платье, удивленно разглядывая куст крыжовника. Увидав меня, она уронила лейку.
— О господи! — испуганно воскликнула она, и ее пушистые бровки подскочили к самым волосам и надолго там застряли.
— Можно увидеть Тоню?
— Да, да, конечно! — Раскатившись звонкой трелью смеха, она с преувеличенным недоумением сообщила: — Только, представьте себе, ее нет дома.
— Она приходила?
— Ну как же! А потом снова ушла.
— И конечно, она не сказала, куда?
— Вот вы и угадали: не знаю. — Она вздернула пухлые плечики и снова залилась своим заливистым смехом.
Из-под крыльца вылез Прошка. Он потянулся, припадая толстым брюхом к земле, сладко зевнул розовой пастью и поднял на меня свои сонные глаза. Он как бы хотел сообщить всем своим видом: «А я, знаешь ли, здорово тут всхрапнул».
На веранде появился сам Вишняков. Увидав меня, он пригладил растрепанную бородку и тоже сказал:
— А, это вы? А я вздремнул, знаете ли…
Теперь все семейство в сборе, не хватало одной только Тони, и это меня настораживало, тем более что уже совсем стемнело.
— Вы передали мою записку?
— Да-а? — вопросительно протянула тетя, оглянувшись на Вишнякова.
— Да-а, — с таким солидным убеждением, как будто высказывал свое мнение на авторитетном
