Когда он оставался один, вот тут-то и начиналось самое странное и самое чудесное. Оживало все недоговоренное. Нонна отвечала на все его вопросы и сама расспрашивала его. Он слышал ее голос и ничуть не удивлялся, что она говорила только то, что он хотел услыхать, как будто у нее не было ничего своего: ни мыслей, ни желаний, — только голос, чтобы он мог услыхать. Как в проигрывателе — ставишь пластинку и уже знаешь, какая сейчас будет музыка. Это развлекало его и не внушало опасений. Скорей совсем наоборот, он начинал подумывать о таком гармоничном совпадении их Мыслей, при котором не возникает никаких разногласий, чего почти никогда не бывает на самом деле. Но об этом он догадался позднее.
И на этот раз, как и всегда, они бродили по вечернему городу, выбирая улицы потише, хотя Артему казалось, что в мире не так-то уж много людей. Он и Она. И этого вполне достаточно. Нонна, как и всегда, во всем соглашалась с Артемом, а если и спорила, то только для того, чтобы доказать ему же, как он прав. И как вредны всякие сомнения, если ты сознаешь свою правоту. Но только — так она считала — идти к намеченной цели надо окольными путями. Скорей придешь. Прямой путь, как правило, оказывается самым трудным и самым опасным.
— Это неверно! — возразил Артем. — Чепуха какая-то.
— Конечно, чепуха. А что поделаешь?..
— Добиваться своего, и самым прямым путем.
Она смиренно умолкла, давая ему время подумать, припомнить свои поражения и победы. Сама-то она не намерена торопиться. Несмотря на свою молодость, она знала людей и умела пользоваться как их слабостями, так и силой. Чем больше думает человек, тем больше у него возникает вопросов, которые в свою очередь тоже надо обдумать. И никогда не надо его торопить. Конечно, если это такой человек, у которого крайняя резкость уживается с деликатностью. Такому надо только поддакивать, и тогда он сделает все, как надо. А спорить с ним, требовать — это все равно что курить на пороховой бочке. Нет, только по- хорошему!
Подумав, Артем изложил свою программу:
— Идти — так только напрямик!
— Хорошо. Я согласна, — тихо и торжествующе сказала она. — Поцелуй меня за это.
Никак не предполагая, что его программа будет истолкована так прямолинейно, он слегка опешил. И тут он увидел ее лицо очень близко и почувствовал ее горячее дыхание, и ее напряженное тело, и теплые влажные губы. Дыхание остановилось: на мгновение или на целый час, он не знал. И пришел в себя, только услыхав ее смех и ее шепот:
— Я же предупреждала тебя: я — опасная.
Она сказала «ты», и оба они не заметили этого.
— Да, — ответил он. — Зато уж теперь я тебя ничуть не боюсь.
Она задумчиво промолчала, и это тоже было проявлением близости, которая возникла между ними. Нонна доверительно поделилась с ним своим жизнеописанием, которое было выслушано с глубокой нежностью.
Артем еще не знал, что девушки очень любят рассказывать свои биографии, обычно простенькие, как яичная скорлупа. Но, рассказывая, они так раскрашивают эту скорлупу, что она становится похожей на перламутровую раковину. А потом они и сами начинают верить, что это так и есть: великолепная раковина, блистающая всеми перламутровыми оттенками и издающая глубинный шум морского прибоя.
Слушать ее было интересно, особенно про старинный городок, где она родилась и где сейчас живет ее мама в старом домике. Отец погиб на войне. Во всем остальном, что рассказывала Нонна о своей жизни, о подругах, о двух сестрах и их мужьях, не было ничего необычного. Но это была первая девушка, открывавшая перед ним свое прошлое.
Так по всем правилам развивался этот роман при молчаливом одобрении родителей. Хотя вначале Артем не знал их отношения к его любви по той простой причине, что на какое-то время влюбленные вообще выключаются из жизни и не замечают ничего. Их двое во всем мире. А если кто-то еще и существует, то уж это их дело. Пусть живут, нам-то что!
Настали каникулы. Проводив Нонну, он отрезвел, огляделся, увидел, что мир густо заселен, и совсем уж приготовился затосковать, но, к удивлению своему, не смог. Вернувшись ночью с вокзала, он уснул так крепко, как спится только после долгой утомительной дороги.
За завтраком мама спросила:
— Ну, как проводил?
Они сидели вдвоем, отец, как всегда, ушел в институт немного раньше. Над столом горела люстра. В окна заглядывал синий рассвет. Морозные узоры на стеклах казались белыми, и в них дрожали светлые искорки.
— Проводил. Обыкновенно.
Мама подняла тонко подбритые брови.
— Вы поссорились?
— Нет. Что ты? — ответил он и покраснел, как если бы сказал неправду. Но это была правда. Ссора с самим собой не в счет. Да он и не знает, что с ним.
— Лучше бы ты мне все рассказал.
Теперь он поднял брови, как будто в его комнату вошли без предупреждения. К этому он не привык. Только в прошлом году, когда он схватил воспаление легких, к нему входили без стука. Не считает ли она, что его снова где-то прохватило сквозняком и он нуждается в срочной помощи?
— Ну, как хочешь… — проговорила она и больше к этому не возвращалась.
В тот же вечер она расчесывала перед зеркалом свои все еще густые, но уже седеющие волосы и думала о сыне. Странно он как-то разговаривал сегодня утром. Не любит он эту девушку. Тогда зачем же проводит с ней почти все вечера? Это так не похоже на него — никакая другая сила, кроме любви, не может его увлечь. А он даже не захотел говорить о ней… Нет, не любит.
В сенях муж гремит замками, щелкает выключателями, как он это делает много лет, с тех пор, как они поселились в этом доме. У них-то все было ясно с самого начала. Он любил ее и добивался со всей своей страстью. И добился. Хотя она тогда еще не знала, любит ли его. Да ей и не до того было, строптивой, избалованной, единственной дочери профессора, к тому же красавице и начинающей актрисе. Но он-то не отступил. Хотя отец и предупреждал своего любимого ученика: «Испортит она вам и жизнь, и карьеру. Ее за укротителя надо замуж. А с вашим талантом и вашим будущим… Ну, смотрите, дело, как говорится, хозяйское…» Не послушал. Добился своего. И что же — жизнь прошла, как один большой горячий летний день. Были грозы, дожди, был полный надежд восход, надежд оправдавшихся, и вот уже все идет к спокойному, тихому закату. Что-то предвещает он? Какой день настанет для их Артема?
Вот в чем дело. Укротил он ее, красивую и балованную, одной только своей любовью, которую иногда называют страстной. Как будто существует еще какая-нибудь другая любовь. Или уж страстная, или никакая — закон природы.
В зеркале возник ее «укротитель». Подошел и стал за спиной, положив большую теплую ладонь на ее теплое полное плечо. В раме зеркала они выглядят, как молодожены на старинной фотографии, если только молодожены не очень уж молоды и отважились сфотографироваться в полосатой пижаме и кружевной сорочке. В него еще и сейчас девчонки влюбляются, студентки. А что было прежде! Но никогда, ни одним своим поступком, он не оскорбил в ней женщину, жену. Безупречный пример для Их мальчика, их сына, если бы он только полюбил ту, которая оказалась бы достойной его любви. Если бы!..
Тот, который всегда был таким хорошим мужем, поглядывал на нее из зеркала, как всегда нежно и слегка иронично слушая ее тревожный рассказ об утреннем разговоре с сыном. Он успокаивающе поглаживал ее плечо, но, узнав, что Нонна уехала, почему-то растерялся:
— Уехала? Странно. Я пригласил ее к нам встретить Новый год, и она обещала. Я не успел предупредить тебя, прости, пожалуйста. Очень странно. И не похоже на нее…
— Ну вот, видишь. Так не поступают… — Она хотела сказать «порядочные люди», но он перебил ее.
— Значит, у нее появилось что-нибудь непредвиденное…
— Могла бы сказать Артему. Предупредить. Я думаю, не пара она ему.
