стеснительность, за которыми угадывались мягкий, уступчивый характер и, кажется, жесткая принципиальность.
Пока что она не вполне была уверена в его чувствах и надеялась только на порядочность, которая не позволит ему так просто уйти от нее. Если, конечно, она не будет дурой и привяжет его к себе, и не только одними поцелуями.
Нет, дурой она не будет. Ей нужен хороший, верный муж, твердый камушек под ногами.
Все было рассчитано и продумано: она станет женой литератора и поэта. А может быть, он, подчиняясь воле отца, пойдет в науку, станет преподавателем, защитит кандидатскую, а там, смотришь, и докторскую. Но, может быть, хватит в семье и одного ученого? Даже еще лучше: неученый муж, и к тому же не очень загруженный работой, всегда будет в зависимости от ученой, очень занятой и много зарабатывающей жены. В общем, пусть все будет так, как хочет его отец. Ему-то перечить она никогда не станет, ведь только от него и зависит ее благополучие и ее карьера. И еще долго будет зависеть. Имя профессора Ширяева нужно поднимать, шлифовать до невиданного блеска, стирать с него пыль и оберегать от плесени до тех пор, пока ее собственное имя не утвердится в ученом мире. А это будет, уж она постарается!
Только не надо торопить события — это она сразу поняла. Не такой человек Артем, чтобы безотчетно кинуться в ее объятья. Да и его родные этого ему не позволят. Придется тянуть канитель, потому что поспешностью можно все испортить. Надо дать им время, не слишком, конечно, много, но достаточно для того, чтобы они поняли, что лучшего им и желать нечего.
Жаль, что нельзя действовать прямо, Артем этого не поймет и, пожалуй, еще испугается. Он должен очень поверить в ее любовь, прежде чем догадается о своей любви, которой, по правде, пока что она не замечала. Чувственность? Ну, к этому он совсем не готов. Как его ошеломил ее первый поцелуй! Неужели он никогда еще не целовался с девчонками? Добродетель, перерастающая в уродство. Ходячий монастырь. Верно, потом выяснилось, что поцелуи были, но они не оставили у него никаких воспоминаний. Дуры же были эти девчонки! Ее-то поцелуи он никогда не позабудет, если даже она ничего и не добьется. Ну уж этого Нонна не допустит! Она никогда не упускала того, что ей еще не надоело и что досталось ценой упорных стараний.
Отца она не успела узнать — ей шел пятый год, когда началась война, и не исполнилось семи, как пришла похоронная. Запомнились ей только материнские рыдания, такие бурные, что все соседи приходили утешать и жалеть ее. Мать вообще была очень откровенна и в горе, и в радости, за что зять — муж ее старшей дочери — часто выговаривал ей:
— Нельзя, мамаша, жить столь откровенно и самоотверженно. Зачем людям играть на наших болячках?
Был он инвалидом, играл на баяне в Доме культуры и считался в семье самым образованным человеком. Может быть, так оно и было на самом деле: второй зять до войны работал трактористом, мать и обе старшухи — санитарками в госпитале. Поэтому он взял себе за правило учить их всех уму-разуму в свободное от работы время. А так как в те годы свободным временем располагали только он сам да его малолетняя свояченица, то он учил ее.
— Поскольку никаких особых талантов за тобой не замечается и богатых родственников нет, то надо самой пробивать карьеру. Отлично учиться и дружить с детьми начальников и ответственных работников.
Болтая ногами, Нонна спрашивала:
— А что это: карьера? Там песок добывают?
— Там все добывают, — солидно отвечал зять. — Карьера — это разумное устройство жизни. И ногами зря не болтай.
Он заплетал ей косы, кормил перед школой и давал мелочь на завтрак. К этому делу он относился добросовестно, как и ко всему, что делал и говорил. Человек он был добрый и тщеславный. Своих детей у него не было. Он следил, чтобы Нонна одевалась лучше всех в школе и чтобы в день рождения учительницы она принесла самый лучший букет. Когда Нонна, нарядная, гордая, шла по улице с букетом, он смотрел ей вслед и моргал белесыми ресницами, разгоняя слезы умиления.
И Нонна тоже любила его и, пока была маленькая, внимательно выслушивала его нравоучения. А когда выросла, то поняла, какой он неумный, хотя и очень добрый человек, но правила жизни, внушенные им, уже стали и ее правилами. Да она и сама убедилась, что только блестящие отметки ставят ее на почетное место в школьном мире. Всегда быть отличницей не только приятно, но и полезно, и при этом учитель должен видеть, как ты потрясена всем, что он говорит, и как тебе это интересно. Вот так и начинается не очень прямой, но зато верный путь к благополучию. Карьера.
Новый год у Ширяевых встречали шумно и с той веселой бестолковостью, которая и придает этому празднику особую прелесть. Заранее готовили только праздничный стол и наряжали елку, — все остальное шло само собой: приходили гости, которых никто не приглашал, но которые обязательно вламывались с ужасающим шумом и хохотом. Рассаживались за столы, пили, ели, плясали у елки, бродили по всем комнатам, а потом вдруг срывались и, прихватив хозяев, уносились в другой знакомый дом.
Закончив предпраздничные хлопоты, отец и мама свалились в свои постели, чтобы хоть часок вздремнуть, так как ожидалась шумная, веселая ночь. Прилег и Артем, но, поняв, что не уснет, вышел из своей комнаты.
В столовой темно и прекрасно пахнет лесом от большой елки, которую Артем еще вчера притащил с рынка. Смутно белеет скатерть на сдвинутых столах. Синие стекла вспыхивают мерцающими искрами, и Артему всегда казалось, будто кто-то огромный и добрый заглядывает в окна, сгорая от любопытства. Так он придумал в детстве и до сих пор не может отделаться от этого детского впечатления. Он заглядывает в тот угол, где стоит елка. Там особенно густая темнота, в которой поблескивает что-то неподвижное и тусклое и оттого совсем уж таинственное. Он думает, что это не елка, а принцесса. У нее темные глаза, которых никто еще никогда не видел. Только их блеск, только блеск, а не самые глаза…
Когда Артем вошел в столовую, из темноты послышался тонкий перезвон и еле уловимый шелест: принцесса охорашивается и вот сейчас выйдет из своего угла. Он всегда ждал этого чуда — выйдет и вспыхнет ярко, как беспричинная детская радость, как сон, как солнечный свет из-за дальних гор. Он стоял на пороге в темную столовую и, затаившись, ждал. Но принцесса никогда не торопилась. Не явилась она и на этот раз.
Тишина. Хвойный запах, трепетные звезды на синих стеклах. Артем подумал: «Прошло детство», — и ему стало грустно оттого, что эта мысль вызвала только насмешливую улыбку, и ничего больше. Так притупляются чувства, пропадает ожидание неизвестного, кончается сказка. Возмужание, о котором мечтаешь в детстве и которого тревожно ожидаешь в юности, оказывается не так-то далеко.
Тихо, чтобы не потревожить родителей, крался он по коридору в свою комнату. Из спальни доносилось похрапывание отца, похожее на голубиный стон. И Артему вдруг захотелось спать. Вот сейчас! Диван, одеяло и старый плед в ногах и… сон.
Звонок! Короткий и резкий. Кто это в такую пору? Он торопливо, отгоняя сон, вышел в сени и спустился по ступенькам.
— Кто это?
— Это я, Артем.
— Кто?!
— Уже и забыл…
— Нонна!
Дверь распахнулась. Артем позабыл поздороваться, позабыл пригласить войти. Она вошла сама. И сама закрыла дверь на все запоры. Подняв к нему свое лицо, она тихо засмеялась в темноте:
— Ты ужаснулся или обрадовался?
Ее лицо было так близко от его лица, что он почувствовал одновременно и морозную его свежесть, и нежный жар.
— Я удивился, — сознался Артем, потому что это была правда, а придумывать, да еще так мгновенно, он не умел.
— И только?
