Так и не поняв, в чем же заключается власть, которой он подчиняется, Семен послушно повел машину в город.
— Принцесса…
— Ну и что?
— Один чудак вас так назвал. Артем. Помните его?
— Артем? Вот очень мне нужно это воспоминание! Делать больше нечего! Да и видел-то он меня всего раз. А я так и тогда его не разглядела.
Тут она немного приврала: видела она Артема. И не раз. На улице встретила, идет, важный, размахивает портфелем, и с ним одна такая, тоже важная, разодетая. Говорят, его жена. Ну, для Нины это все равно. А потом видела на литературном вечере, куда пошла специально, чтобы показать подругам, с кем она водит знакомство, — с самим А. Ширяевым. Но, сколько она ни вертелась перед ним, ничего не вышло. Артем ее не заметил.
— Передайте ему привет.
— Привет я ему передам, — сказал Семен. — Он-то вас хорошо разглядел. У него даже портрет ваш на стенке висит. Вы там в венке из листьев.
— Сто лет прошло. Хотела бы увидеть, какая была я в тот день.
— Он у меня в мастерской. Хотите, заедем?
Она согласилась. Семен подумал: пятый час, Сима, его помощница, конечно, уже смылась. Все идет, как надо.
В мастерской он закрыл дверь и включил красный свет. Нина засмеялась.
— Как страшно…
— Вот тут диван, можно сесть.
— А зачем? Я ничуть не устала.
— Хотите снять пальто?
— Да нет же. Зажгите нормальный свет.
— Нельзя. — Семен трудно задышал. — Тут вот пленка, негативы… засветить можно… — Он осторожно обнял ее.
— Не надо, — сказала она строго, как бы предупреждая его об опасности.
Она притихла, и Семен с некоторым даже разочарованием подумал, что сопротивление если и будет, то не очень-то упорное. Ладно, потом разберемся. Он прижал к себе ее, такую хрупкую и нежную, каких он никогда еще не встречал.
— Пусти, ты!.. — негромко, но уже злобно выкрикнула она.
«Ага, рассердилась! Хорошо. Только бы не начала орать», — подумал Семен, и это было все, что он успел подумать, потому что дальше произошло что-то совершенно непонятное и даже противоестественное. Эта маленькая девчонка вдруг выскользнула из его рук и что-то сделала такое, в чем Семен не успел разобраться. Он только почувствовал несильный толчок, потерял равновесие и полетел куда-то к черту, в пропасть. Взвился красный огонь, загремела упавшая ванночка. Он треснулся затылком о край дивана. Удар, тупой и тяжкий, как мешком из-за угла.
Щелкнула задвижка, распахнулась дверь, Нина исчезла.
«Принцесса, — подумал Семен, сидя на полу. — Такого со мной еще не происходило. Наверное, она занимается этим… самообороной этой… Смешно!»
Поднялся, захлопнул дверь и включил нормальный свет.
Нину, как только она заявилась домой, назначили бригадиром заречной токаевской бригады, но не накрепко, как думали многие в деревне, а временно. Председатель Анна Ивановна так и сказала:
— Временно, поскольку у тебя еще год учебы.
— Других-то не нашлось заместителей, — проговорила Нина, хотя отлично знала, сколько перебывало этих «других» на бригадирском месте. Кого только не назначали — ни один не удержался.
— Других… — Анна Ивановна, не отрываясь от деловых бумаг, которые она бегло прочитывала, нехотя говорила: — Не тебе бы спрашивать. Сама знаешь, какая это бригада, — одни бабы. Из мужиков только старики да ребятишки. Бригадировы сыновья — на них вся и надежда.
— Как я ему в глаза смотреть-то буду!..
— Пропил он глаза свои. И уж давно. Только что уж правление у нас терпеливое. А то бы…
— Нет! — воскликнула Нина так решительно и звонко, что Анна Ивановна бросила перо и запричитала совсем уж по-бабьи:
— Ох, девка, и не говори. Все ждала — одумается. Нет, что ни дальше, то хуже. А теперь уж и вовсе безобразное дело совершил. Трактор в болото загнал. И перед самым севом. Подумай-ка. Кому-то по дрова поехал, да пьянехонек… Говорю тебе: нельзя дальше терпеть. А у меня на него да на эту бригаду вся надежда…
Нина удивилась: какая может быть надежда на такую маломощную бригаду? Но спрашивать не стала, не посмела, все еще считала себя девчонкой и никак не могла привыкнуть к тому, что она уже взрослый человек, почти агроном, с ней считаются, ей собираются доверить бригаду, которой руководил сам дядя Афанасий и на которую, как вдруг выяснилось, у колхозного председателя «вся надежда». Складывая бумаги в ящик стола, Анна Ивановна добавила:
— И дело это можно доверить только верному человеку.
— Какое же это дело? — спросила Нина.
— Скажу по дороге.
Но, спускаясь к Сылве по дороге, размытой недавно прошумевшими весенними ручьями, она рассказывала про Афанасия Николаевича, каким он был, когда вернулся из госпиталя во время войны. Смирный он был, работящий, сообразительный. Как горячо он взялся за дело, хотя был признан полным инвалидом, не годным для фронта. И бабам стало повеселее: как ни говори, мужик в председателях, значит, колхоз не сирота…
— А вы как же? — спросила Нина.
— Я? — Анна Ивановна как-то особенно хорошо улыбнулась и словно вспомнила что-то заветное, дорогое и хотя не очень веселое, но все равно близкое сердцу. — Я в ту пору вроде тебя была, девчонка молоденька, но ввиду военного времени ворочала за полного мужика. Вот тут и появился Афанасий Николаевич. Фана. Мы его по деревенскому обычаю так звали — Фана. — Она, не переставая улыбаться, взмахнула рукой, словно отталкивая что-то не в меру привязчивое. — Что было, того не будет. Он меня хозяйствовать выучил, за то меня впоследствии и выбрали в председатели. Вот тебе и ответ на твой вопрос. К его уму свой умишко прибавила, тем и живу.
— Вы любили его, тетя Аня? — осмелев, спросила Нина.
— Да уж не помню я, девка, этих подробностей. Скоро и сама бабкой стану — сын-то мой, Володька, женился. Какие тут могут быть воспоминания? Ну вот мы и пришли…
Река еще не совсем успокоилась после весенней гульбы, еще не убралась в свои берега. Ветер вырывается из-за мыса, гонит резвую волну, выплескивая на песок серую пену. Маленький буксир, сердито покрикивая, вытягивал из барановского рейда длинный плот.
Заглянув во двор крайнего от реки дома, Анна Ивановна вернулась и у самой реки сказала:
— Ну вот тут мы и подождем. И ты меня послушай.
Они сели на бревнах, вытащенных из воды и уже обсохших.
— Послушай про нашу с Афанасием тайность. Ты про клевер слышала?
— Нам про него и думать-то не велят.
— Никому не велят. А ты как сама думаешь?
— А я и не думаю, — созналась Нина, но, увидав, как нахмурилась Анна Ивановна, она поняла, что сказала не то, что от нее ждали.
— А теперь придется подумать. Клевер — наше богатство, а его сеять запретили. Велели кукурузу разводить. А какая у нас может вырасти кукуруза, на Урале-то? Сама знаешь — кошкины слезы. А велят, приказывают. Ну, придет пора — одумаются. Земле приказывать нельзя, она не послушается. А если мы и в самом деле начнем кукурузу сеять, скотину кормить станет нечем. Клевером всю жизнь держимся.
Нина тоже нахмурилась и строго сказала:
