родном доме. Для этого он пошел в вечернюю школу, чтобы потом поступить в институт. Работал он хорошо, потому что знал свое дело и с детства был приучен все выполнять старательно и прочно. Военная служба, еще больше укрепила эти качества. Человек он был сильный, выносливый, и все ему хорошо удавалось.
Капитан, с которым он провел уже две навигации, всем говорил, что такого отличного механика у него еще никогда не было. И когда Федор намекал, что хорошо бы от такой хлопотливой жизни перейти на местную линию, то все — и начальство и товарищи — думали, что он шутит. Молодежь там плавает, практиканты, которым не удалось попасть на хорошую, настоящую практику.
И сестра тоже говорила, что переходить с места на место, когда только началась его рабочая жизнь, никак нельзя. Он понимал, что все правы, а самое главное, как он считал, это надо для Кати: вряд ли она, образованная девушка, захочет стать женой моториста речного трамвайчика. Жена механика рейсового теплохода — совсем иное дело. В том, что она будет его женой, он нисколько не сомневался, и так он в этом был уверен, что даже никогда и не говорил с Катей, считая дело это давно и прочно решенным.
Отпуск ему полагался, как и всем речникам, глубокой осенью. Отдыхать он никуда не ездил, считая лучшим отдыхом всякие дела по дому, по хозяйству. А после отпуска — снова общежитие, работа в затоне, ночи над учебниками, и так всю зиму. Активное ожидание.
Иногда, под выходной, надев свою лучшую одежду, Федор шел к Кате в гости. Он приходил в общежитие под вечер, когда студентки уже отдохнули и занимались своими домашними делами. С Катей заранее договаривался о встрече, и у него всегда были билеты в кино или театр на те спектакли или фильмы, которые она сама выбирала. В этих делах Федор полагался на Катю, потому что она лучше знала, что надо посмотреть или послушать.
Когда он являлся в общежитие и просил вызвать Катю, то уже ждал: вот сейчас далеко по коридору пронесется звонкий девичий голос:
— Каруселева! К тебе жених пришел…
Лицо его вспыхивало радостью и гордостью за то, что всем уже это известно. Все знают, что Катя, которую он считал самой лучшей и самой красивой девушкой, — его невеста и обязательно станет его женой.
Это были лучшие минуты его редких свиданий. И потом, сидя рядом с Катей в темном зале, Федор вспоминал эти минуты, и в его ушах продолжал звенеть девичий голос, извещающий весь мир о его неминуемом счастье. Из-за этого он плохо понимал, что там происходит на сцене или на экране, потому что самое главное происходило в его сердце, в сознании, в мыслях.
«Жених пришел!» Он осторожно поглядывал на Катино лицо, освещенное светом рампы или мелькающим светом экрана, и оно казалось ему особенно прекрасным, но еще более далеким, чем всегда.
Иногда она хватала его руку своими горячими, вздрагивающими от возбуждения пальцами и, чуть задыхаясь, быстренько проговаривала:
— Вот здорово! Правда, а? — И посмеивалась от радости, не понятной ему.
И он так же торопливо отвечал:
— Да, да… — И тоже потихоньку смеялся.
А иногда она, притихшая, смотрела немигающими огромными глазами, и на ее пылающие щеки выкатывались светлые детские слезы. Пальцы холодели в его ладонях. Вздрагивающим голосом она шептала:
— Хорошо, Федюшечка! Как это хорошо!
Он, волнуясь, осторожно сжимал ее трепещущие пальцы и соглашался с ней, потому что ему и, в самом деле было очень хорошо, хотя он почти ничего не видел и не понимал из того, что волновало или восхищало ее.
И потом, по дороге в общежитие, она не переставала волноваться, вспоминая то, что особенно ей понравилось, и он опять соглашался со всем, что она говорила. Прощаясь с ним. Катя долго не отнимала свою руку и все повторяла:
— А ты, Федюнечкин, такой молодец: все понимаешь! Все-все! Я даже не ожидала. Ну, спасибо тебе и спокойной ночи… — Она быстренько прикасалась к его щеке прохладными губами и убегала.
11
Возвращаясь в свое общежитие, Федор мечтал совсем не о том, о чем мечтают молодые люди, осчастливленные любовью. Он обстоятельно обдумывал будущую жизнь. Когда Катя закончит свой институт, и они поженятся, и у них пойдет хорошая тихая жизнь. Она будет работать в Доме культуры, а он к тому времени дослужится до главного механика, и на пароходе у него будет своя, отдельная каюта, и тогда все лето Катя будет с ним. А потом, через много лет, он выйдет на пенсию, и им вообще не надо будет расставаться.
Степенно, не торопясь, шел он под гору к реке. Снег поскрипывал под ногами. Прохладный ветер обдувал его слегка разгоряченное мечтами о будущем лицо и тихонько посвистывал, путаясь в голых ветвях прибрежного сквера. Вдоль реки мела поземка, закручивая легкие снежные жгуты. Ночь лежала на земле, голубая, звонкая от мороза ночь, слегка замутненная сверкающей лунной пылью. А луна плыла в пустом небе, очень молодая, очень, и пока что одинокая.
Вид одинокой луны напомнил Федору Анюту с ее угрожающими разговорами об одинокой жизни. Почти каждый раз, когда он приезжал домой, она напоминала ему об этом, убеждая поскорее жениться, потому что потом может быть поздно.
— Девушка она мятежного характера и с фантазиями. Вспорхнет — только ты ее и видел. А с твоим характером никого тебе больше не найти. А еще хуже, такая к тебе привяжется, что и сам не рад будешь, да и нам-то тошно на тебя глядеть…
О своем одиночестве Анюта никогда не говорила, а если Федор напоминал, то каждый раз она доказывала, что совсем она не одинока: у нее дочка растет — память о муже, у нее работа, которую любит именно за то, что она исключает всякое понятие об одиночестве. И Федор верил всему, что говорила сестра. Он знал ее постоянную готовность кинуться на помощь. К этому он привык с детства. Ко всем особенностям характера близкого человека так привыкают, что перестают их замечать. А если вдруг и заметят, то не удивятся, потому что иначе и быть не может.
— Ты с ней-то хоть говорил, с Катей?
— А чего говорить? Сама все знает.
— Она-то знает, — усмехнулась сестра. — Она даже то знает, о чем ты сам еще и подумать не догадался. А что у нее на уме — никто не скажет. Даже родная мать.
И в самом деле, когда Анюта заговаривала с Юлией Ивановной о Кате и о Федоре, то Юлия Ивановна только посмеивалась:
— Да ни о чем таком она еще и не думает. А надумает, так скажет. Она знает: притеснять ее не стану. И ничего такого у нее на уме и нет, и ума-то у нее еще немного…
Давно уже Анюта сдружилась с Юлией Ивановной так, что даже и квартиранткой ее не считала, и никакой платы не брала, а все расходы по дому делили пополам. Жили, как сестры, — одна от другой ничего не таили, и Анюта знала, что Юлия Ивановна тоже хочет, чтобы Катя вышла за Федора. Человек он спокойный, хозяйственный. Катю любит, а она по своему ребячеству никого еще полюбить не успела. Одни фантазии.
И Федор тоже считал, что не доросла еще Катя до серьезного разговора. Запомнился ему самый первый день возвращения домой, когда он сказал ей о своей любви. Как из огня да в огонь — признался, словно в бреду. А она в ответ пролепетала что-то совсем уж ребячье, девчоночье и прикорнула под его рукой, как сестренка.
Почти два года прошло с того вечера. Теперь-то она не ребенок. Совсем взрослая девушка, и Федор считает, что говорить ей ничего не надо, зачем повторять то, что уже было сказано? И она, конечно, ничего не забыла и никогда не возражает, если ее называют Федоровой невестой. Чего уж тут еще говорить?
