добились на протяжении двадцати дней подряд среднего съема 12,18 тонны с квадратного метра площади пода мартеновской печи, вы дали невиданный до сих пор рекорд и этим доказали осуществимость смелых предположений, которые были сделаны металлургии.
Наряду с вами и другие сталевары завода имени Ильича… дали хорошие показатели — 8,5 тонны, 9,5 тонны.
Все это сделано на одном из старых металлургических заводов. Это говорит об осуществимости таких съемов, тем более это по силам новым, прекрасно механизированным цехам. Отныне разговоры могут быть не о технических возможностях получения такого съема, а о подготовленности и организованности людей.
Ваше предложение о продлении соревнования сталеваров, само собой, всей душой приветствую.
Крепко жму вашу руку и желаю дальнейших успехов.
Серго Орджоникидзе».
Одним из первых принял вызов Мазая днепропетровский сталевар Яков Чайковский. И до этого соревнования он в иные дни достигал съема в десять и более тонн. Успех Мазая его раззадорил. Яков Чайковский был одним из самых грозных соперников Мазая. Девяностотонные плавки он проводил за 4 часа 20 минут, достигнув съема в 16,2 тонны, а затем довел съем до 18,6 тонны. В письме, которое он адресовал наркому, он писал: «Рекорд Мазая далеко не предел».
Сталевар Сталинского (ныне Донецкого) завода Василий Матвеевич Амосов также участвовал в двадцатидневном соревновании и в Мариупольском слете скоростников. Он уехал из Мариуполя полный решимости превзойти достижения Мазая.
Печь, на которой работал Василий Матвеевич, была вдвое больше мазаевской. На отраслевой технической конференции для таких печей была установлена норма съема в семь тонн. Посоветовавшись с руководителями цеха и парткомом, коммунист Василий Матвеевич Амосов пришел к решению, что, используя метод Мазая, он сможет поднять съем до 14 тони. И этого добился. Несколько плавок он провел, получая по 14 с лишним тонн с квадратного метра пода.
Мазай следил за своими соперниками и не собирался почивать на лаврах. Узнав об успехах Амосова, Мазай тотчас отправился к нему, чтобы, в свою очередь, перенять опыт. Об этой своей встрече с Мазаем В.М. Амосов впоследствии рассказал в книге «Мы — советские сталевары».
«Помню, я только вернулся со смены, лег отдохнуть — слышу, к дому подъехала машина. Подумал; не случилось ли что в цехе? Прислушиваюсь. Кто-то разговаривает с женой.
— Где Василий Матвеевич?
Я вышел. Это был Мазай. Поздоровались.
— Стало быть, перегнать меня хочешь? — сразу, без обиняков спросил Макар Никитич.
— Удастся — и перегоню. Будем вместе стараться, чтобы дать стране побольше стали… Посмотрел я, как ты работаешь, и сам решил попробовать свои силы.
— Це добре, — по-украински сказал Мазай. Сели завтракать. Макар Никитич рассказал, что он уже побывал в цехе, посмотрел наши печи.
— У вас печи новые, и работаете вы на коксовальном газе. Тут высокий тепловой режим можно дать.
— Печь сожжешь! Не обрадуешься…
— Каким манером, — выспрашивал Мазай, — ты свои четырнадцать тонн взял?
— Тем взял, что шихту с умом разложил и печь все время горячей держу.
— На одном этом многого не достигнешь. А сколько грузите в печь?
Я назвал цифру.
— Маловато. Видал, с каким «верхом» у нас плавка идет?
— Это и опасно. Шлак на свод попадет, разъест его. И ста плавок печь не простоит.
— Это и меня тоже беспокоит. Но выход найдем. Не можем мы работать по старинке.
Разговор тогда у нас был длинный. И мы сошлись на том, что рекорды лишь тогда хороши, когда они указывают путь для постоянной высокопроизводительной работы.
— Рекорд — это разведка в завтрашний день, — заключил Мазай.
— Надо думать о ритме, чтобы закреплять успехи и изо дня в день давать высокие съемы. Вот я дал по четырнадцать тонн с квадратного метра пода. Но постоянно я столько давать не смогу. Мои четырнадцать тонн получились, может быть, даже за счет других печей.
— Выходит, раскаиваешься, что слишком высоко прыгнул?
— Я не грешник, чтобы каяться. А думал о том, чтобы после подъемов спада не получилось. Сколько можем постоянно давать? Вот вопрос.
С Мазаем я встречался и потом, он оставался неугомонным, все искал новые резервы.
— Слыхал, наш цех за год дал средний съем в семь тонн! Снилось это кому-нибудь раньше?!
И я искал метода постоянной высокопроизводительной работы».
…Дошел призыв Мазая и до сталеваров Магнитки. Письмо Мазая в «Правде» по-настоящему взволновало сталевара Алексея Грязнова. Самостоятельно варить сталь он начал лишь в июле 1936 года, то есть месяца за четыре до того, как всей стране стало известно имя Мазая. Алексей Грязнов работал на мощной печи, расчетный вес ее плавки был 175 тонн. Грязнов пришел к убеждению, что на таких печах вес плавок можно довести до 300 тонн. С этим сталевар, он же парторг цеха, Алексей Грязнов пришел к инженерам цеха. Те взялись за расчеты.
В это время в Магнитогорск пришла телеграмма от Серго Орджоникидзе: он запрашивал, сколько стали в счет суточной шестидесятитысячной выплавки дадут магнитогорцы. Они определили свой вклад в 5 тысяч тонн. Но при старых методах, когда печи загружались неполно, а стойкость их была чрезвычайно низкой, такого нельзя было добиться. И переход на 300-тонные плавки стал насущной задачей дня. Шли к этому осторожно. Магнитогорцы тогда еще не овладели как следует своими первоклассными агрегатами. Об этом они со всей откровенностью писали Мазаю:
«Дорогой товарищ Мазай! Твое письмо взволновало нас, сталеваров Магнитки. 9-13 тонн стали, снимаемые тобой с квадратного метра пода печи, — это результат настоящей стахановской работы. Твои рекорды — блестящий пример того, как надо бороться за увеличение выплавки стали.
К сожалению, еще не все у нас так работают. Вот мы, мартеновцы Магнитогорского гиганта, в соревновании металлургов сильно отстали. У нас средний съем составляет примерно 4–5 тонн. Однако это не говорит о том, что у нас нет возможностей работать действительно по-стахановски. Мы, сталевары восьмой печи, перевыполнили свой план и добились высокой стойкости свода печи. Принимая твой вызов, товарищ Мазай, мы обязуемся закрепить успехи и добиться съема не менее 7 тонн и стойкости свода в 200 плавок».
1936 год был особым годом в жизни нашей Родины. В ноябре — декабре состоялся Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов, на котором была принята и утверждена новая Конституция. Макара Мазая избрали делегатом съезда. С кремлевской трибуны он рассказал о пути, который привел его на съезд. Закончил он свою речь словами: «Горячей сталью зальем фашистам глотки!»
Международная обстановка была тогда чрезвычайно острой. Над всем миром нависла зловещая тень свастики. Сталь, которую выплавлял Макар Мазай, была особой, качественной. Макар хорошо знал, на что используется. Каждая добавочная тонна стали была вкладом в укрепление обороноспособности страны, заслоном от фашизма.
Делегаты съезда с вниманием выслушали рассказ Мазая о себе. Ему долго аплодировали. Только некоторые дипломаты демонстративно поднялись и оставили ложу, в которой они сидели. Им, видимо, очень и очень не понравилась та часть речи, когда Мазай весьма недвусмысленно говорил об одном — очень важном значении стали.
На второй день после выступления на съезде Мазая принял нарком Серго Орджоникидзе. В книге «Записки сталевара» Мазай рассказал об этой встрече.
«На Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов я впервые увидел Серго. Мне хотелось к нему подойти, но я все не решался. Когда работа съезда уже подходила к концу, я во время заседания послал товарищу Орджоникидзе записку, в которой просил его принять меня.
Серго прочел записку и стал смотреть в мою сторону. Увидел ли он меня, я не знаю. В перерыве мне
