— Главное — создать боевое ядро, — ответил Маркиямов. — Для начала поговори с Марией Дементьевой и Марией Лузгиной. Они девчата боевые. Пусть позовут в вашу группу Зину Лузгину, Валю Шашкову, Владимира и Женю Езовитовых. Вот как создадите инициативную группу, только тогда будете действовать. Для начала соберитесь все вместе. Будто на вечеринку. И побеседуйте.
— Хорошо, — ответила Фруза.
Федя Слышанков приходился Зине двоюродным братом. Как-то раз он пришел с кринкой молока к бабушке и встал у порога.
— Ты чего, Федь? — спросила Евфросиния Ивановна.
— Проведать забежал. Как вы тут живете-можете?
— По-всякому, — ответила Зина. — А вы как?
— У нас в Оболи немчуры полно. В школе комендатуру устроили. Шкафы с книжками повыкидывали. Часовых понаставили. И везде приказы наклеили, чтобы оружие, кто имеет, сдавали.
— Ну а еще какие новости?
— Немцы полицию создали. Начальника поставили.
— Кого? — Евфросиния Ивановна приподнялась с печки.
— Экерта. В немецкой фуражечке ходить стал и с пистолетом.
— Переметнулся, — охнула Евфросиния Ивановна. ~~ Это уж точно, — подтвердил Федя. — Оборотень он.
Федя встал, подошел к черному круглому репродуктору, висящему на стене, и покрутил настройку.
— У вас тоже не говорит, — сокрушенно вздохнул он. — Хоть бы словечко шепнул. Как там наши войска?.. Москва как?.. Эх, «Правду» бы сейчас почитать или хотя бы нашу районную. Я вот до войны не любил газеты читать. Скучно, считал. А сейчас, попадись мне в руки газета, наизусть выучил бы.
— Зачем?
— Другим бы рассказывал.
— Верно. Только рассказывать самому опасно. По-моему, об этом лучше в листке написать и повесить на видном месте.
— К партизанам бы сейчас податься. Вот было бы здорово.
— А есть они? — Зина подошла к Феде.
— А как же… Должны быть. Народ врать не станет.
— Дома-то у вас как? — стараясь перевести разговор на другую тему, спросила Евфросинья Ивановна.
— Как и у всех — тоска. У людей руки опускаются. На немцев никто работать не хочет. А молодежи теперь горше всего. Ни в кино сходить, ни на вечеринку собраться,
— Что, совсем не собираются?
— Сходятся иногда. Да что толку? Песню спеть и ту нельзя. Опасно.
— Верно, — отозвалась Зина.
Мысль о создании организации, или, как сказал тогда в лесу ночью Маркиямов, инициативного ядра, долго не давала Фрузе покоя. Она вспоминала самых близких и надежных своих знакомых и друзей, с которыми училась в школе, но сразу поговорить с ними не решалась.
Помог ей брат Николай. Однажды ночью он пришел из леса. В сенях снял сапоги и вошел в избу.
Фруза зажгла лампу, плотно зашторила окно и взглянула на брата.
— Какой ты усталый, — сказала Фруза. — Зарос весь.
— Пришлось попетлять лишнее по лесу для безопасности, — ответил Николай.
— Где вы сейчас? — спросила Фруза.
— В Шашенском лесу.
— Трудно?
— Патронов мало. А остальное терпимо.
— Спите-то где? Прямо под дождем?
— Зачем? В землянках. Тепло.
— Немцы не трогают?
— Мы их сами шерстим.
— Страшно?
— Комары жрут с болота. А так все по-боевому. Борис Кириллович наказал тебе передать посмелей начинать.
— Наметила я побеседовать с Марией Дементьевой, Лузгиной, Евгением и Володей Езовитовыми.
— Действуй поактивней. С Ниной Азолиной войди в контакт.
— Да ведь Азолина в комендатуре служит.
— Знаем. Она по заданию подпольного обкома работает там. Валентину Шишкову можешь привлечь и Федю Слыгяанкова. Он паренек боевой.
— Завтра поговорю, — твердо сказала Фруза.
В окно кто-то постучал. Галя проснулась, высунула из-под овчинного латаного полушубка голову, прислушалась. Стук повторился.
— Бабуль, это Зина, — крикнула Галя и спрыгнула с печки.
Бабушка заспешила к двери. Стукнула щеколда в сенях. В избу вошла Зина. Она сняла короткое пальто, стряхнула дождевые капли.
Бабушка вынула из печки чугунок, достала хлеб, чашку с солью и окликнула девочек:
— А ну-ка вечерить, полуночницы.
Сели к столу. Чистили горячие картофелины и, не торопясь, ели с хлебом. Потом пили кипяток, заваренный мятой. Вместо сахара покусывали круглые с темно-вишневыми прожилками ломтики свеклы.
Когда кончили ужинать, бабушка и Галя легли спать на печке, а Зина принялась писать что-то на небольших листочках.
Старые ходики показывали полночь. Зина прислушалась. Кругом было тихо. Только ветер шумел и шуршал за окном, да монотонно постукивал маятник. Галя и бабушка спали.
Зина написала десять листовок. Последнюю она взяла в руки, подвинула керосиновую лампу и шепотом стала читать:
— «Фашисты напали па нашу землю. Как бандиты, они жгут наши деревни, грабят и убивают людей, угоняют молодежь в Германию. Не покоряйтесь фашистам, товарищи! Помогайте нашей родной Красной Армии!»
Зина собрала листовки и положила в карман платья. Был первый час ночи.
«Надо идти», — подумала Зина и привернула фитиль в лампе.
К комендатуре Зина шла под бугристым берегом речки. Крупные дождевые капли шумно хлестали по воде и заглушали шаги.
Она подошла почти к самой комендатуре, спряталась в кустах, стала выжидать. Караульные выдали себя огоньками сигарет.
Они укрылись от дождя под навесом амбара. Зина внимательно оглядела деревья, забор, груду каких-то ящиков и тюков перед крыльцом комендатуры, мысленно просчитала шаги от куста до крыльца, на миг закрыла глаза, собралась с духом и шагнула. Она пересекла площадку перед зданием, смело ступила на крыльцо.
Обмакнув кисть, проворно наклеила листовку и, незамеченная, шмыгнула в пролом ограды. Следующую листовку она наклеила к шлагбауму у переезда, еще две — на полустанке к пакгаузам. Остальные листовки расклеила по избам.
На краю поселка горласто, с надрывом прокричал петух.
«Пора возвращаться, — подумала Зина, — пока темно».
Прошло два месяца. Однажды Зина вышла на крыльцо и стала ждать Евгения Езовитова, который с
