– Не мог бы ты отговорить ее от продажи нового романа до того, как твоя биография…
– Если они скажут, что она нездорова, значит, все, что она говорила мне о Рэнделе, может оказаться неправдой! Пресса способна вообще отказаться от публикации моей книги! А если и опубликуют, случится курьез! Я, например, поеду в Италию как известный лжебиограф гулять у озера Комо? А вся моя работа в университете базируется на моей книге!
– М-м-м, – произнесла Ханна.
– Моя работа, моя книга, мой дом, моя жизнь – сумасшедшая баба! Чокнутая…
– Пол…
– Все! Она получит за все!
– Пол!
– Смерть!
– Пол! Послушай ме…
– Она должна умереть!
– Послушай! Да послушай же меня, наконец! Я приеду туда как можно скорее.
– Вся моя жизнь пропала! Годы работы! И как же Рэндел? Она попыталась разрушить Рэндела!
– Подожди! Не смей ничего делать! – Нет, я сделаю что-нибудь!
– Пол! Ты сделаешь то, что скажу я! Не смей двигаться с места, пока меня там не будет! Делай, как я говорю! Даже не думай…
Пол бросил трубку на рычаг.
ГЛАВА 36
Пол шагал взад и вперед по дому Рэндела Элиота. Уже неделю он не мог спать. Он даже не попытался снова лечь после ухода Мишель.
Он сел в машину и поехал к реке.
Утренний свет играл тонкими золотистыми полосками где-то вверху. Пол припарковал машину и пошел пешком на середину моста Главной улицы.
Разлившаяся от наводнения вода билась о сваи моста, бурлила под ним, неся мусор, листья и сломанные ветки деревьев.
Он вернулся в машину. Перед ним была дорога, тесно примыкающая к берегу реки. Он здесь когда-то проводил с Мэри пикник, а потом занимался с ней любовью в укромном, покрытом зеленым ковром густой травы уголке, огороженном стоящими вокруг деревьями, в весенних сумерках…
Дорога вдоль реки была заставлена знаками, предупреждавшими об опасности.
Автомобиль Пола петлял и подпрыгивал на выбоинах, пока вдруг, как-то внезапно, дорога исчезла: она пропала, утонув в реке.
Пол посидел немного, глядя вокруг, наблюдая, как грязная вода несет старое бревно, крутит его, как безжизненное тело, то в одну, то в другую сторону.
Кора с бревна была снята; оно было бледно, как полежавший в воде кусок мяса. Пара вытянутых веток, торчащих из него, напоминала руки.
– Сука, – сказал Пол, ни к кому не обращаясь. А потом прошептал: – Никто, кроме меня.
Пол следил за бревном, пока оно не исчезло совсем.
Он поехал по размытой дороге назад на Главную улицу. Солнце било ему в глаза. Он подъехал к Седар- Ридж и постучал дверным молотком.
– Войдите.
Когда Мэри отвечала на дверные звонки, ее слова и голос были такими формальными, что – на минуту – он стал профессором английского, который видел ее в первый раз, когда она спускалась вечером по полуосвещенной лестнице, глядя вниз на зеленый ковер травы и полированные деревянные ступени. Снова играл стереомагнитофон; сад украшали растущие под окнами цветы.
– Я варю кофе, – сказала Мэри.
На Поле была надета новая рубашка, которая оттеняла цвет его глаз.
– Я пришел просить прощения. Я говорил ужасные вещи. Но я так не думал. Ты была обижена, но я надеюсь, ты сможешь простить меня. И потом, я пришел рассказать тебе о чудесных новостях, чудесных новостях для нас обоих.
– Я не могу долго разговаривать, – произнесла Мэри, отворачиваясь от него, чтобы поставить кофеварку в раковину. – Я собираюсь к Норе на ленч к одиннадцати часам.
Она не заметила холодного выражения в его глазах. Он поцеловал ее в затылок и произнес:
– Ты выглядишь усталой.
Они сели за стол и больше не стали говорить о книгах Рэндела или о секретаршах, вообразивших, что они написали эти книги. Они беседовали о новых хризантемах, выросших на овальной клумбе. Они восхищались березами, которые они посадили и назвали «Три грации»: слабые стволы их раскачивались в солнечном свете на лужайке.
Пол выпил кофе и поставил чашку на поднос.
– Я только что разговаривал по телефону с Нью-Йорком и узнал – я сообщаю тебе об этом первой, – что
