Розы отражались на полированной глади стола. Мэри доела суп, и официант подал блюдо с глазированной рыбой.
– Это филе ди песке персико, – объяснил Хьюд. – Только что выловленная рыба. Наш повар родом из Милана.
Дан сказал:
– Участники конференции регистрируются.
– Да, они не могли все присутствовать на обеде, – ответил Хьюд. – Но большинство из них вы увидите за ленчем.
Пол с трудом мог проглотить хоть что-нибудь. Он сказал, что не голоден.
После ужина Пол встретил Вильгельма Альбрехта и Уолтера Крэбба. Крэбб, лысый и толстый, принялся описывать неудачи в ядерных исследованиях. Урсула Крэбб и Люси Альбрехт сидели рядом с мужьями, приветливо улыбаясь Полу.
Пол мог наблюдать, как Мэри беседует с Даном Фарадеем в мягком освещении гостиной. Ее шелковое платье переливалось золотом на фоне белой стены. Когда Мэри ненадолго осталась одна, он подошел к ней:
– Я пойду спать. – Его голубые глаза были очень невыразительны сейчас; он выглядел как манекен, надевший смокинг.
Мэри была задумчива.
– Как насчет того, чтобы утром прогуляться на вершину холма? – спросил он. – Можно полюбоваться видами.
Мэри колебалась.
– Ну, если ты будешь хорошо себя чувствовать, – сказала она. – Ты выглядишь усталым.
Пол отошел в тот момент, когда вернулся Дан, и скрылся в полутемном холле.
– Пол совершенно обессилел, он пошел спать, – пояснила она Дану.
– А вы не устали? – спросил ее Дан. – Может быть, вы хотите немного пройтись, полюбоваться ночным городом? Мы могли бы немного выпить в каком-нибудь ночном кафе.
– Пожалуй, я хочу немного пройтись, – ответила Мэри.
ГЛАВА 39
– Вам лучше взять меня под руку, – сказал Дан. – У меня фонарик, но эти ступени такие старые, они могли уже забыть, куда им надо нас вести.
Луч света освещал каменные ступени, которые причудливо извивались, прежде чем закончиться ровной площадкой. Вода озера блестела под лунным светом. Внизу ступеньки покрывались туманом и пропадали, как в туннеле, в листве деревьев. Мэри чувствовала влажное прикосновение листвы, она придерживала на ходу одной рукой подол своей длинной красной юбки. Другую ее руку поддерживал Дан, и она чувствовала его тепло.
Наконец за последним поворотом лестницы показался город. Они спустились по старым каменным ступеням, выдолбленным за столетия множеством ног.
Они зашли в уличное кафе.
– Вы любите красное вино? – спросил Дан. – Здесь есть прекрасные вина: например, «Чьяретто», с озера Гарда.
Мэри сказала, что любит, и когда его подали, они подняли бокалы и улыбнулись.
– За писателей, – предложил Дан.
– За всех нас, – добавила Мэри; ветер с озера обдувал ее лицо.
– Я восхищаюсь развязкой вашего романа «Для лучшего и для худшего», – сказал Дан. – Жена избавляется от мужа, мечтая быть свободной. Но ее новый возлюбленный уверен, что подчинит ее себе. Вы это придумали или это было на самом деле?
Мэри задержала дыхание и пристально посмотрела на него.
– Глупый вопрос? – спросил Дан.
– Нет, – ответила Мэри. – Но это первый вопрос, который мне задали о моем творчестве: почему я закончила книгу именно так.
Дан изобразил испуг:
– Да, ведь я и забыл, что вы у нас «новый автор». Трудно представить, что ваши книги читают, перечитывают, ими годами восхищаются, а вы не можете при этом сказать: «Эти книги написаны мною».
– И так более двадцати лет.
Оба помолчали минуту-другую, потягивая вино.
– Эта последняя сцена была для меня самой сюрпризом, – продолжала Мэри. – Но ведь вы знаете, как это случается: тяжкий труд и великое удовольствие одновременно, если вам удается дать читателям почувствовать именно то, что ощущали вы сами, вот и все.
– Вы это смогли.
– Разве это ничего более, чем тяжелый труд? – спросила Мэри. – Удовольствия сами заботятся о себе.
