всегда было в полной готовности отразить нападение. Пираты лежали вокруг орудий, потягивали ром и грызя сухари в ожидании завтрака. Другие храпели в подвесных койках или гамаках.
— Они так и спят, где попало, на всех палубах? — удивленно спросила Анна. Ее также несколько озадачило то, что никто из людей на орудийной палубе не проявлял стремления совершать по отношению к ней какой-либо фривольный поступок.
Черная Борода ответил одной фразой на оба вопроса, высказанный и невысказанный:
— Насчет этого я не устанавливаю никаких правил, барышня. Так уже принято среди нас, буканьеров! Но обычно палубная команда и мушкетеры размещаются на полубаке, причем каждый матрос делит свою койку с товарищем, так что, когда один спит, другой держит вахту, а потом меняются. Веселые ребята, эти наши палубные матросы!
Он осклабился, блеснув в улыбке золотыми зубами.
— Только никогда не поворачивайся к Ним спиной, если хочешь сохранить в целости свою юбчонку! Да, у нас на борту много драчунов — больше, чем нужно для корабля такого водоизмещения! Вон те головорезы между палубами — большинство из них канониры и орудийная прислуга…
— Прислуга? — улыбнулась Анна. Ей показалось ужасно комичной толстая важная барыня-пушка, которая имеет собственную прислугу из этих голых по пояс, загорелых до черноты, сверкающих зубами и белками глаз босоногих пиратов с засученными до колен штанами и серьгами в ушах. Тич заметил ее удивление при слове «прислуга», но это понятие было настолько привычным и будничным для него, что ему пришлось сделать усилие, чтобы подыскать подходящий синоним:
— Ну… подручные при пушках, что ли, — в свою очередь рассмеялся он. — Канониры не доставят тебе хлопот, барышня! Они вроде как… в общем, мы зовем их «морскими монахами», потому что у них нет никаких других забот кроме своих пушек. Ишь, как разлеглись на койках, каждый у своего орудия, — и ни один из них не несет вахты, разве что только в бою, да на учениях! Ты можешь разгуливать среди них так же спокойно, как в деревенской церкви — ручаюсь в этом! — потому что им вряд ли взбредет в голову блажь поволочиться за тобой. Редко кто из них не проклял женщину в душе, прежде чем отправиться в море! Грохот орудия, горячий пороховой дым вперемешку с ромом и азартной игрой, — вот и вся любовь и страсть, ради которой они живут на свете!
Он снова захохотал, снисходительно умалчивая о некоторых других чертах характера канониров.
— Чуточку тронутые, все они, — добавил он, словно этим объяснялось все остальное. Возможно, так оно и было в действительности.
Тич провел ее по темному проходу между большими мрачными орудиями в сторону кормы к грузовому трапу, который вел на ахтердек и в его капитанские апартаменты — величественную каюту внушительных размеров, занимавшую всю кормовую часть судна. Многочисленные цветные стекла в окнах каюты выходили на маленький аккуратный балкончик, нависший над рулем. Потолок был отделан белым с золотом, тяжелые портьеры, из синего шелка висели на окнах, затеняя каюту от слишком ярких, несмотря на раннее утро, солнечных лучей. Вдоль внутренней переборки располагалась широкая и низкая кровать черного дерева французской работы, украшенная резными купидонами и крылатыми нимфами. Кровать была застелена смятым покрывалом из красного шелка, потемневшим от пота в тех местах, где Черная Борода лежал во время душных и томительных тропических ночей. Заметив, что взгляд Анны остановился на пятнах, Тич сдернул драгоценное покрывало с кровати и, смяв его в комок, выбросил через ближайшее окно в море.
— Этого добра у нас хватает, — небрежно сказал он. — Легко досталось, легко и уходит — так водится у нас, буканьеров!
Один из пиратов накрывал в каюте длинный дубовый стол, расставляя на нем тарелки и блюда с едой. Это был худой рыжеволосый француз с ввалившимися щеками и красными, распухшими от ревматизма суставами пальцев, похожими на кисти винограда. Он бросил на Анну удивленный и недоброжелательный взгляд.
— О-ла-ла! — визгливо воскликнул он. — Ну и красотка! Прямо русалка — и волосы подстать: настоящий пучок водорослей!
Он захихикал и, присев на корточки от избытка чувств, замахал руками, словно диковинная птица крыльями:
— Где вы ее выудили, капитан, хотел бы я знать?
— Принеси еще тарелок, — невозмутимо бросил ему Черная Борода. — И закрой пасть, пока я не заткнул ее своим сапогом!
Он ободряюще улыбнулся Анне:
— Французик Танти — единственный человек на борту, который понимает толк в стряпне! Поэтому, черт побери, мы вынуждены терпеть его глупости, если не хотим жевать сырую солонину с сухарями!
У входа в каюту внезапно послышался глухой стук, словно упал мешок с песком. Тич быстро обернулся, мгновенно выдернув шпагу, так что свистящий звук выхваченного из ножен лезвия показался коротким, как хруст сломавшейся ножки у бокала. Увидев причину тревоги, он расхохотался. Виновником шума был Лори, который свалился на пол с блаженным выражением пьяного беспамятства на красном отекшем лице.
Анна впервые стала свидетельницей недюжинной силы капитана, когда тот нагнулся и одной рукой небрежно поднял безвольное тело Лори, как если бы оно было не тяжелее диванной подушки. Вытащив его в коридор, он окликнул кого-то за дверью в через мгновение вернулся в каюту один.
— Черт бы побрал такие порядки, когда приходится лечить судового врача в первый же день его пребывания на борту! — шутливо проворчал он. — Но я думаю, что добрый глоток морской водички приведет его в себя, и он поймет, что ром нельзя пить так, как парное молоко!
— Не пойти ли мне к нему? — с тревогой в голосе спросила Анна, беспокоясь о благополучии брата.
Тич взглянул на нее в упор:
— Что ж, если вы хотите меня обидеть… Я ожидал, что вы окажете мне честь разделить со мной завтрак!
— О!.. — испуганно произнесла Анна и села за стол.
Завтрак был великолепен. Горячий рис с маслом, корицей, имбирем и сахаром, толстые ломти жареного окорока с мягким белым хлебом и вместительная ваза с тропическими фруктами такого блеска и разнообразия цвета и форм, что Анна ничего подобного и во сне не видела, поскольку даже обыкновенный апельсин был для нее скорее курьезом, чем плодом, предназначенным в пищу.
Черная Борода ел шумно и со вкусом, помогая себе руками и кинжалом. Для Анны это была первая приличная еда за много недель, и ее не могло испортить насмешливое шипение французика Танти, который, прислуживая ей, всякий раз напоминал о ее неприбранных волосах. Воздавая должное роскошной трапезе, Анна отвечала ему спокойной улыбкой, заслужив молчаливое одобрение пиратского вожака.
После завтрака, разогревшись от вина и обильной пищи, борясь с дремотой, которая овладевала ею несмотря на необычность окружающего, Анна принялась внимательно разглядывать лицо Тича, едва различимое из-за густых и отталкивающих зарослей его бороды. Уродливое с первого взгляда, оно все больше и больше привлекало внимание Анны. И чем дольше она глядела на него, тем явственнее для нее проявлялось его истинное выражение сквозь ужасающую копну волос. Теперь она научилась даже распознавать, когда он улыбается, не разжимая губ. Ей вдруг очень захотелось, чтобы он вытер с бороды остатки завтрака, и она к собственному удивлению неожиданно произнесла:
— Вы испачкали бороду едой…
Тич подскочил. Его борода вообще очень редко упоминалась в беседе.
— Неужели, черт возьми?
Он быстро обтер бороду рукавом. Вид у него был смущенный и растерянный. Впрочем, длилось это всего несколько мгновений, пока он не вернул себе привычного самообладания, встав со стула и прошагав через всю каюту к маленькой двери возле кровати. Он распахнул дверь.
— Тут есть несколько шкафов с платьями и еще черт знает с чем, — сказал он. — Испанские бриджи, шали, уйма рубах… Выбирай, что тебе придется по вкусу, и посмотрим, черт побери, не удастся ли тебе стать менее похожей на полуутопленную крысу!
Голос его звучал громко и сердито, но Анна чувствовала, что это скорее от растерянности, чем от гнева.
Она поднялась и подошла к двери, которую он раскрыл. За дверью была небольшая кладовушка, хотя и
