Даже задавая столь невинный вопрос, она словно призывала: «Иди сюда и раздень меня». Такая уж она была. Я ответил:
— Магазин где-то в миле отсюда. Я не помню точно, да и какая разница. Вам не следует высовываться. Мая, ты ведь знаешь, как плохо обстоят дела. Забудьте о покупках. Я привезу что-нибудь из города.
Мая подошла к кровати, села и подпрыгнула. Это надо было видеть!
Она обратилась ко мне:
— Привезите оливкового масла, лимонов, макарон и рубленого мяса. Я дам вам список. Когда вы вернетесь, я приготовлю салат и макароны.
Айрис спросила:
— Шелл, с вами все будет в порядке? В смысле...
Я усмехнулся:
— Конечно.
Айрис тоже плюхнулась на кровать. Впечатление было не меньшее, чем когда это проделала Мая. Я остался стоять — в хижине не было стульев, и кровать была единственным местом, где можно было присесть, а девочки заняли ее почти полностью. Конечно же еще оставалось место, но у меня уже не было времени.
— Увидимся позже, — сказал я им. — Не высовывайтесь. Я вернусь, как только смогу. — Я взглянул на часы: — Сейчас половина пятого. Минут сорок пять или час на дорогу в оба конца. Кроме того, мне нужно кое-что сделать в городе. Так что вернусь довольно поздно. Но не волнуйтесь.
Айрис прошептала:
— Мы будем волноваться, Шелл. Будьте осторожны.
Мая ничего не сказала. Она облокотилась на постель и медленно моргнула.
Я бросил последний взгляд на прелестную картину, попрощался и вышел. С большой неохотой.
Фил Сэмсон — рослый и крепкий человек с белой головой, гладко выбритым розовым лицом и челюстью, тяжелой, как молот, — мой лучший друг и одновременно трудолюбивый, честный и умный коп. Точнее, капитан отдела по расследованию убийств полиции Лос-Анджелеса.
Сейчас он выглядел не слишком довольным. Я сказал ему, что хотел бы поговорить с Оззи Йорком, и это было нормально. Но я хотел поговорить с ним наедине, что уже не было нормальным. Мы ходили вокруг да около уже минут десять.
Он жевал конец незажженной черной сигары:
— Какого черта, Шелл? Ты же не из нашего отдела, а всего лишь паршивый частный сыщик.
Я ухмыльнулся:
— Не такой уж паршивый.
— Почему ты хочешь видеть его наедине?
— Чтобы разговорить его. Может, он расслабится, если в комнате не будет никого, кроме меня. Может, ничего и не получится. Но я мог бы выудить что-нибудь. Я же не прошу отпустить его на прогулку. Он в предварилке?
— Да. В Линкольн-Хейтс.
После тщетного допроса в отделе по расследованию убийств Оззи отправили в главную тюрьму Лос- Анджелеса. Раньше она называлась Линкольн-Хейтс, и мало кто пользовался новым названием, во всяком случае, не старожилы, как Сэмсон.
— Так что, Сэм? — спросил я. — Это же никому не повредит. Может, я что-нибудь да выужу. И все во имя правосудия, сэр.
Он выхватил сигару из своего широкого рта, проворчал:
— Пошел ты к черту, Шелл, сэр, — и вернул сигару на место.
Некоторое время он молча хмурился. Я тоже молчал. Наконец он взглянул на меня:
— Хорошо, Шелл. Я пошлю лейтенанта Ролинса с тобой. Только поживей. И сообщи мне, если что- нибудь узнаешь.
— Обязательно, если он мне позволит.
— Как? Кто позволит?
— Оззи. Может, мне придется пообещать ему молчание.
Розовое лицо Сэма порозовело еще больше.
— Ты... — загремел было он. Затем достал спичку, чиркнул ею об стол и сделал мощную затяжку. Его карие глаза уставились на меня сквозь завесу удушливого дыма. — Катись-ка ты отсюда, — затем ласково добавил: — Не будете ли вы так любезны заглянуть как-нибудь сюда, сэр? Шутки ради?
— Кончай, старик! Конечно, я загляну. Шутки ради.
Я поднялся, когда Сэм сказал:
— Но сначала, Шелл, напиши это чертово заявление о преступлении. Я хочу иметь его в деле на случай, если тебя пришьют.
Я усмехнулся и вышел. В комнате напротив я продиктовал заявление о том, как утром Оззи пугал пистолетом прелестную маленькую девочку. Когда я вернулся в коридор, из кабинета Сэма вышел лейтенант Ролинс.
— Поехали, Шелл, — сказал он радостно. — Я всю жизнь мечтал об этаком задании — отвезти тебя в тюрьму.
Ролинс довез меня в полицейской машине до Линкольн-Хейтс. Тюремщик привел Оззи из камеры. Я отдал Ролинсу свой револьвер и прошел с Оззи в комнату для допросов. Ролинс остался снаружи, сказав напоследок:
— Узнай-ка у него, кто придет первым в шестом заезде в Голливуде.
— Обязательно, — ответил я ему, последовал за Оззи, и шуткам уже не осталось места.
Мы сели на жесткие деревянные стулья по разные стороны соснового стола, и Оззи спросил:
— Че надо?
— Небольшой разговор, Оззи. Хочу получить от тебя информацию.
Я понимал, что не могу его отвалтузить, да и вряд ли бы это дало что-нибудь. Поэтому я взялся за дело с другой стороны.
— Оззи, ты не пожелал говорить сегодня утром. Но если ты хочешь сделать хоть один удачный ход в своей жизни, выкладывай все, всю правду. Я и так знаю почти все.
Он ощерился и продолжил игру в молчанку. Он, видимо, думал, что я его обманываю.
— Ну хорошо, — сказал я. — Послушай. Первое: Сэйдер послал тебя с напарником убить меня. Да, да, Марти Сэйдер из «Подвала» на Седьмой улице. Я только что беседовал с ним...
У него отвалилась челюсть, и я вдруг понял, почему он не мог говорить до сих пор. Если бы он проболтался, что Марти послал его за мной, это означало бы, что он был замешан в ночном убийстве. Возможно, он был одним из двух парней, которые выволокли Лобо из клуба после его закрытия.
Я продолжил:
— Это знаю только я, Оззи, и никто больше. И раз уж я это знаю, ты мог бы просветить меня насчет остального.
Он продолжал щериться и молчать. Так длилось минут пять. Он не раскрывал рта, и в конце концов я решил пойти на сделку.
— Хорошо, Оззи. У меня есть предложение. Ты и так уже в большой беде. Сегодня утром ты, уголовник, угрожал мне оружием. Иметь оружие — само по себе преступление в твоем случае. Так что на тебе уже висит обвинение в обладании смертоносным оружием. Но ты увязнешь еще глубже, если я буду настаивать на обвинении в вооруженном нападении. При предъявлении обвинения через пару дней, что бы ты ни привел в свое оправдание, ты пропал. Особенно если я буду настаивать на своем обвинении. Слушай хорошенько: ты расскажешь мне все, и я сниму обвинение в угрозе оружием. Ничего из сказанного тобой я не передам копам. Ты окажешься в лучшем положении, чем сейчас.
Он покосился на меня, раскрыл и тут же закрыл рот. Покачав головой, он сказал:
— Не знаю, что это мне даст.
— Ты избавишься от моих показаний о том, что произошло у меня в конторе. Это уже кое-что. Это уже
