попросил Вейнада по телефону быть готовым в четыре часа, но предупредил, что могу немного опоздать. Он явно был не готов, и мне это не понравилось. Не понравился и он сам.
Ферма выглядела так, как будто она была предназначена для сбора мусора. Это была ровная, голая равнина коричневой земли с одноэтажным домом, выстроенным примерно в 1929 году, это было трудное время, как известно, и небольшим гаражом рядом. Взлетная полоса представляла собой просто более гладкий участок на той же земле, протянувшийся от дома и гаража на несколько сот ярдов.
Виктора Вейнада не было видно, когда я проезжал мимо столба с его указателем, но когда я остановился и вытащил свой мешок из багажника, он вышел, запинаясь и спотыкаясь, из дома.
У меня начались серьезные опасения. До этого никаких дурных предчувствий я не испытывал, но они сразу же появились, как только я увидел «пилота-виртуоза». Он совсем не походил на Виктора, то есть победителя. Скорее на неудачника. С виду ему было лет шестьдесят, не меньше, да и наружность у него была еще более странной, чем у меня. На нем были джинсовые штаны с заплатками на коленях, заправленные в высокие сапоги на шнурках, красная рубашка, поверх которой был повязан выцветший шейный платок. На носу защитные очки, которые надевают мотоциклисты. Он вытащил пару объемистых пакетов.
— Хэй, здорово! — прохрипел он. — Вы Скотт?
— Да, это я. А вы? Вы не мистер Вейнад?
— Да, сэр. Это я. Готовы отправляться? Вот, наденьте-ка вот это.
Он протянул мне один из пакетов, который походил на парашют.
— Постойте, — крикнул я, — что это?
— Старый шют, — ответил он высоким дрожащим голосом. — Лучше наденьте это сразу же.
— Парашют? Но мы еще и с земли-то не поднялись. Где самолет?
— В ангаре, — он ткнул пальцем.
— Там? В этом маленьком гараже?
— Это не гараж. Ангар. Пошли.
— О'кей, но вообще-то я ожидал… Вы сказали… старый шют?
— Пошли.
Мы прошли к гаражу, он открыл дверь, вошел внутрь и вытолкнул оттуда аэроплан. Да, да, все правильно, вы не ослышались. Ему было самое меньшее лет восемьдесят, он приподнял его за хвост и сильно пихнул вперед.
— Что это… что это такое? — закричал я в недоумении.
— Такое теперь не часто удается увидеть, верно? — проскрипел он с гордостью.
— Да, конечно, но… что это, «Спэд»?
Он хихикнул, но ничего не ответил. Возможно, просто не знал. Или скорее, это чудовище было собрано из остатков нескольких аэропланов.
— Очень удобен на сельских ярмарках, — объяснил он, — доставляет всех назад.
— У-гу.
— У меня был второй. Поновее. Но я его разбил.
— Разбили второй? А что случилось с этим?
— Ничего… Пока.
Кажется, подошло самое время обсудить мой план с кем-нибудь из скептически настроенных оппонентов. Предполагалось, что полет будет в нем самой простой операцией. Небольшой эпизодик в моей блестящей задумке. Мне она казалась великолепной. Во всяком случае не такой уж безнадежно глупой. Но в этот момент я был воодушевлен речью Дэвида Эмерсона. Мне и вправду казалось, что нет предела человеческим возможностям. Оказалось, что имеется.
Я произнес вслух:
— Вот предел.
Вейнад не слышал меня, или же не понял. Возможно, просто не хотел об этом думать. Оглядывая своего доисторического красавца, он горделиво спросил:
— Ну, и как вы его находите?
— Он ни за что не оторвется от земли.
Вейнад рассмеялся.
— Ну, пошли… упс.
— Что значит «упс»?
— Вы взяли свой парашют, олл-райт, но лучше, если вы защелкнете вон ту пряжку заранее.
— Здесь? Вот эту?
— Да. Защелкнете ее… вот так. Будет скверно, если вы дернете за вытяжной корт, парашют раскроется, а потом вы вывалитесь.
У меня потемнело в глазах, я буквально увидел, как лечу вниз рядом с Вейнадом. Я дергаю за кольцо и — пуф, мой парашют раскрывается и улетает вверх, далеко от меня, все выше и выше, а Вейнад продолжает хихикать:
— Вот так… вот так…
Голос его делается все слабее и слабее, пока…
— Что случилось? — спросил Вейнад. — Вы больны?
— Да.
— Вы плохо себя чувствуете?
— Да. Но это не имеет значения. Я должен это выполнить. Теперь уже нельзя отступать.
— О'кей, подождите, пока я не заберусь в кабину. А вы сможете раскрутить пропеллер?
— Раскрутить пропеллер?
Он поднялся на место пилота с резвостью восьмидесятилетнего инвалида, а я окинул придирчивым взглядом нашу птичку. У нее было два крыла, одно над другим, точнее, почти над другим, хвостовая часть, два колеса и пропеллер. В верхушке тела аэроплана — два отверстия. Кабины. Вейнад уже сидел в передней, что-то мудря с ручками управления.
— Контакт! — завопил он.
— Ох, что там еще?
Он махнул мне сверху на пропеллер и объяснил, как его повернуть, потом дал толчок.
Я спросил:
— Что там у вас, большая пружина? Или…
— Контакт!
Я запустил пропеллер со второй попытки, потом отступил в сторону. Он «заговорил». Хикети-хок- хокет… Ппшоу.
Я стоял, анализируя ситуацию. «Ппшоу» меня не устраивало.
Но Вейнад заорал, чтобы я садился.
— Живо! Живо!
Я бросил свой мешок в заднюю кабину и забрался сам, в полном смысле слова посинев от паники. Теперь я знал, почему у него заплаты на коленях: он очень много молился.
Потом мы двигались, переваливаясь с боку на бок по колдобинам «летной полосы». Бланк-кланк. Затем это «кланканье» прекратилось. Мы находились в воздухе. Уже была половина пятого. Вейнад дал мне тоже защитные очки, и я сразу же надел их. Через пару минут все вроде бы стабилизировалось. Стук и грохот был ужасный, но мы летели вперед. Высоко над землей. Я снова начал думать, что на свете нет ничего невозможного.
Это должно было быть правдой. Если моя затея не удастся, то вдобавок ко всем тем преступлениям, в которых меня подозревали, мне добавят еще пару десятков. Возможно, наказанием будет немедленная казнь.
Я открыл молнию на своем мешке и бросил последний взгляд на плоды своего труда. Выслушав выступление Эмерсона, у меня внезапно открылось «второе дыхание». Мне помогли слова Эмерсона о том, что каждый человек должен говорить только то, что он на самом деле думает или чувствует. И что то, что вчера было мнением одного человека, но искренним и обоснованным, сегодня может стать мнением большинства.
