Я зажмурил глаза и тряхнул головой. На какой-то безумный момент я усомнился, действительно ли у меня сегодня был разговор с Друзиллой Бруно. Она сказала, что ее так зовут, и я ей поверил. А почему бы и нет? По какой причине она могла… Я быстро прервал поток размышлений. Это не имело никакого смысла. Девушка не сказала мне, куда идти, но я не сомневался, что это был дом, который мне нужен. Кроме того, не так часто натыкаешься на дома, где сидят привязанные к стулу люди с «фонарем» под глазом.
Передвинувшись немного вправо, я смог разглядеть угол комнаты и кусочек пола — красного и блестящего, словно покрытого новым ярким линолеумом. Внезапно я услышал царапанье стула о пол, невнятное бормотание, потом шаги — и между привязанным к стулу парнем и мной возникла мужская фигура.
Я не мог видеть его лица, но он был коренастым, плотным, в темных брюках с торчащей за поясом рукояткой пистолета и светло-голубой рубашке с запонками, которые я увидел потому, что он стоял подбоченясь. Через полминуты мужчина шагнул влево — как мне показалось, довольно странной походкой — и исчез из поля зрения. Я слышал, как он открыл дверь, потом звук шагов стал тише, но через несколько секунд снова усилился. Хлопнула дверь, и незнакомец на момент появился у меня перед глазами, срывая целлофан с пачки сигарет и по-прежнему двигаясь причудливой, почти семенящей походкой. Вновь царапнул стул, и наступила тишина.
Я подождал еще пару минут, но больше не слышал никаких звуков. Парень на стуле все еще сидел неподвижно, только моргая распухшим глазом. Глядя на него, я понял, что уже где-то видел этот профиль. Он показался мне знакомым с первого взгляда, но тот факт, что это не Бруно, не позволил мне на этом сосредоточиться.
Лицо было также известно мне по газетным фотографиям и паре передач теленовостей, но не так знакомо, как лицо Бруно, и если бы я не думал о Бруно, то не смог бы вспомнить, кто этот человек. Но поезд моих мыслей тронулся: Бруно… Лемминг… эровит… «Фармацевтическая компания Кэссиди и Куинса»…
Дейв Кэссиди! Я вспомнил, что Дру сказала: «Перед уходом папа пытался позвонить Дейву, но не смог с ним связаться». Может, все дело было в этом. Но твердо я знал две вещи: через эту щелку мне не удастся увидеть многое, и я должен проникнуть в комнату. Это был не самый веселый вывод, к какому я когда-либо приходил.
В полудюжине футов от другого окна, слева от меня, находилась дверь — она была закрыта, а осторожно повернув ручку, я убедился, что и заперта. Впрочем, выглядела она достаточно хлипкой, как и все задние двери. Я догадался, что за ней находится коридор, куда выходил из комнаты крепкий мужчина. Он вышел и вернулся очень быстро, захлопнув за собой дверь комнаты, которая почти наверняка была не заперта.
Пробраться в комнату беззвучно было невозможно, а так как и маленький шум мог испортить все дело, я решил устроить большой. Спрятав кольт в кобуру, я нагнулся, снял ботинки и выпрямился, держа их в руках. После этого я сделал пару глубоких вдохов, быстро шагнул вперед и толкнул дверь плечом.
К счастью, она и в самом деле была хлипкой. Дерево расщепилось, вырвав замок, и дверь распахнулась, ударившись о стену.
Я прыгнул назад во двор, взмахнул левой рукой и запустил ботинком в ближайшее окно. Ботинок с грохотом разбил стекло и влетел внутрь, но я не услышал звука падающих на пол осколков, либо потому, что его приглушила портьера, либо потому, что сам не останавливался ни на секунду. Увязая в грязи ногами в одних носках, я швырнул второй ботинок, который держал в правой руке, в окно, за которым сидел коренастый мужчина, — точнее, сидел раньше, так как я был готов держать пари, что его уже там не было.
Четырьмя длинными шагами я вернулся к сломанной двери и двумя короткими шагами вошел в коридор. В правой руке я держал кольт, а левую положил на ручку двери, за которой находился Кэссиди и по крайней мере еще один человек.
Не было времени размышлять, смотрит ли коренастый парень на одно из разбитых окон или на дверь в коридор, поэтому я повернул ручку, толкнул дверь и ворвался в комнату.
Мне удалось застать его врасплох: он смотрел не на меня, а, присев на корточки, уставился на один из моих больших ботинков, которые вызывали комментарии, даже находясь у меня на ногах. Тем не менее он успел выстрелить первым.
У меня не было никаких оправданий, кроме того, что я внезапно увидел больше крови, чем видел когда-либо в одном месте, хотя за свою жизнь я повидал крови более чем достаточно. Моя правая нога слегка поскользнулась, когда я пытался затормозить на бегу, поэтому я опоздал нажать на спуск своего кольта.
Слева от меня, рядом со стулом Кэссиди, стоял еще один стул. Привязанный к нему человек сидел спиной ко мне, но голова его была так запрокинута, что я мог видеть только три четверти его чеканного римского лица и губы, покрытые, как у Кэссиди, полоской пластыря. Это несомненно был Эммануэль Бруно. Но справа находились еще две фигуры — одна шевелящаяся, а другая неподвижная.
Шевелящаяся принадлежала плотному коренастому парню, который обернулся и направил на меня пистолет, а неподвижная — человеку, которого я раньше ни разу не видел. Он был привязан к стулу, как Бруно и Кэссиди, но его тело обмякло и удерживалось только веревками, лицо было совсем белым, голова безвольно поникла, а восковой подбородок почти касался груди.
Оба рукава его рубашки были закатаны до локтей, а левая штанина — выше колена. Из раны на левой икре, казавшейся небольшим порезом, алая кровь стекала по лодыжке, заливая носок и ботинок и просачиваясь на пол. Мою реакцию замедлил не человек, целившийся в меня из пистолета, не Бруно, которого я по меньшей мере ожидал увидеть, и даже не мертвец, а этот сверкающий, не правдоподобно красный пол.
За исключением полудюжины мест, самое маленькое из которых имело около фута в длину и всего пару дюймов в ширину, весь чертов пол был красным. Несколько сухих мест имели естественный белесый цвет пластиковых плиток — все остальное было залито кровью.
Человек, обмякший на стуле, был мертв — в этом не приходилось сомневаться. Его ударили ножом, и он попросту изошел кровью, хотя едва ли такое количество могло вытечь только из одного человека.
Эта мысль и зрелище кровавого озера затуманили мне мозги всего на какие-то полсекунды, но их оказалось достаточно, чтобы коренастый парень спустил курок. Однако его рука дрогнула, и пуля, просвистев мимо моей головы, угодила в стену позади меня.
В тот же момент я нажал на спуск кольта, потом выстрелил снова. Оба стадесятиграновых куска металла попали в него и расщепились внутри. Его колени подогнулись, и он начал медленно опускаться на пол, все еще держа пистолет. Я выстрелил в третий раз и увидел, как треснула его рубашка в том месте, где пуля пробила ему грудь.
Пистолет со звоном упал на пол, и его владелец тяжело рухнул следом за ним, ударившись головой о плитки пола. Я подбежал к нему и отпихнул оружие ногой, забыв, что на мне только носки, и тут же вскрикнув от резкой боли, потом отошел к стене и прислонился к ней.
Мой противник умер не сразу — дрожа, как от озноба, он перевернулся на спину, царапнул пол правым каблуком и наконец затих.
Некоторое время — не знаю, как долго, — я смотрел на белесую полосу, проделанную его каблуком в луже крови; потом поверхность вновь стала алой.
Глава 8
Я повернул голову — и револьвер — в сторону двери, через которую вошел в комнату. Но нигде не было слышно ни криков, ни топота ног. Я вышел в коридор и быстро обследовал дом. Никого. Вернувшись в комнату, я снял пластырь со рта Бруно и начал развязывать его. Первым, что он произнес своим звучным и богатым тембрами голосом, было: «Как поживаете, мистер Скотт?» Таким же тоном он мог бы сказать: «Какой прекрасный день!»
— Со временем дам вам знать, — отозвался я. — Здесь есть кто-нибудь еще, кроме этого парня и Кэссиди? Это ведь Дейв Кэссиди, верно?
