— Чего он только о вас не говорил! Уходите…
— Слушайте, Реджина, вы все еще думаете, что это я стрелял в пастора Лемминга?
— Конечно вы! Вы, вы, вы, вы…
— Может, прекратите?
— Вы же сами спросили.
— Уверяю вас, я не стрелял в вашего пастора. Фактически никто в него не стрелял.
— Нет, стреляли! Вы стреляли! Я была там…
— В том-то и дело. Стреляли не в пастора, а в вас. Молчание.
— Стреляли в Реджину Уинсом, — настаивал я. — Два подонка — я в их число не вхожу — пытались убить вас, Реджина.
Наконец она заговорила куда более тихо:
— Меня?
— Вот именно. Помните, пуля задела вас, а Лемминг не получил ни царапины. Позвольте мне войти, и я вам все объясню.
Она сопротивлялась еще минуту, но наконец я услышал звяканье цепочки на двери и щелканье ключа в замочной скважине.
— И почему только я не влез в окно? — невежливо заметил я. — Вам не понадобилось бы столько возиться.
Дверь открылась, и Реджина отпрянула, когда я шагнул в комнату. Но даже отпрянув, что вряд ли может обрадовать мужчину, у которого в жилах кровь, а не вода, она выглядела лучше большинства девушек, которые бросаются вам на шею. Со вчерашнего вечера я только наполовину запомнил мягкую красоту ее лица и фиолетовый оттенок больших влажных глаз.
Сейчас на ней не было ни серой мантии, ни шапочки для купания, поэтому я мог видеть не только то, что ее волосы длинные, густые и имеют цвет поджаренных на углях каштанов, но и что точное описание ее фигуры, несомненно, потребовало бы нарушения определенных канонов церкви Второго Пришествия.
Глядя на Реджину в розовом свитере с высоким воротником и белой юбке, обтягивающей округлые бедра, на ее огромные глаза и изогнутую линию губ, я не мог понять, почему сам факт присоединения девушки к Церкви не послужил основанием для ее немедленного отлучения.
Возможно, вы думаете, что я, проведя часть ночи с Дру Бруно и ее великолепным «инь», не должен был быть настолько очарован чувственными плотскими феноменами, столь щедро обнаруживаемыми Реджиной Уинсом. Возможно, вы думаете, что я должен рассматривать без особого интереса, если и не с откровенной скукой, вероятность того, что под свитером Реджины нет никаких дополнительных приспособлений, могущих увеличивать, уменьшать, приподнимать, разделять или скрывать ее прелести. И вы, возможно, думаете, мне не пришло в голову, что пушистая розовая ткань прилегает к упомянутым прелестям, подобно кожице персика, демонстрирующей его зрелость.
Впрочем, можете думать все, что вам угодно. Считайте, что я дал на это добро.
— Сколько еще вы собираетесь здесь стоять? — осведомилась Реджина.
— Что? Ну… а сколько я уже простоял?
— Достаточно долго. Я думала, что вы многое хотите мне объяснить.
— Вы правы. Я хочу, чтобы вы поверили, что эти две грязные крысы стреляли в вас, Реджина. И что я намерен прикончить их при первой же возможности.
— Прикончить! Вы можете думать о чем-то еще?
— Вы бы удивились, узнав, о скольких вещах я могу думать.
— Тем не менее первое, о чем вы говорите, это о намерении перебить кучу людей. Недаром святой пастор говорит, что вы грязный убийца.
— К дьяволу этого психа! К тому же двое — это не куча. И может, я их не убью, а только раню… Слушайте, вы можете хоть минуту постоять спокойно? Давайте ляжем на диван… я хотел сказать, сядем на кровать… просто постоим здесь, пока я все объясню. Это очень важно.
Она ничего не сказала.
— О'кей, вот так-то лучше. А теперь…
Я чувствовал затылком легкий сквозняк. Дверь была приоткрыта, так как я не захлопнул ее за собой. Приоткрытые двери — особенно при обстоятельствах, которые я собирался рано или поздно описать Реджине, — заставляли меня чувствовать себя не в своей тарелке. Поэтому я шагнул к двери, закрыл ее, взял цепочку и приготовился вставить ее в щель.
— Что вы намерены делать?
Я уронил цепочку, и она звякнула о дерево. В голосе Реджины звучали пронзительные интонации невинного младенца, повстречавшего в лесу гномов, которые прошибли меня насквозь, словно электрический ток.
Я закрыл глаза, стиснул зубы и прижал руки к бокам, обратив внимание, что мои ладони сами по себе хлопают меня по бедрам. Теперь я понимал, какие жуткие стрессы испытывал недавно доктор Бруно.
Мне с трудом удалось стряхнуть с себя оцепенение.
— Не знаю, как у вас это получается, — сказал я, — но, пожалуйста, больше этого не делайте.
Реджина отступила на пару ярдов в глубь комнаты, скрестив руки на груди и слегка согнув колени, как будто она собиралась подпрыгнуть в воздух.
— Что я намерен делать? — продолжал я. — Уйти и оставить дверь открытой настежь, чтобы плохие парни спокойно могли войти и застрелить вас. Буду поджидать вас в морге. Вас это устраивает?
— Плохие парни?
— Хорошими их не назовешь.
— Я… я сожалею, мистер Скотт. Мне казалось… Наш святой пастор сказал нам вчера вечером, что вы… Я вздохнул:
— К нашему драгоценному пастору мы вернемся позже. — Позади Реджины находилась приоткрытая дверь, сквозь которую виднелись кровать и ночной столик с лампой. Я указал на дверь. — А сейчас, Реджина, идите в ту комнату и закройте за собой дверь. Можете ее запереть и прижать кроватью. Кажется, нам лучше общаться через закрытую дверь. — Я снова вздохнул. — Мне нужно объяснить вам, почему вы, возможно, отпраздновали ваш последний день рождения. Кстати, сколько их было?
— Мне двадцать пять лет. Через два месяца будет двадцать шесть.
— А через четыре года — тридцать. Но мне к тому времени уже будет тридцать четыре. Ну, идите запирайтесь, дорогая моя.
— Нет… Я же сказала, что сожалею о своем поведении. — Реджина выпрямилась, опустила руки, потом подошла к голубому дивану и села. — Если хотите, можете сесть, мистер Скотт.
— Я подожду. А вы сидите и внимательно слушайте. Вчера вечером, вскоре после окончания службы, два человека произвели несколько выстрелов якобы в пастора Лемминга, а в действительности в вас. За несколько часов до этого те же двое силой затолкали других двух мужчин, которых я не стану называть, в машину на стоянке у церкви. Когда один из бандитов и один из пленников еще стояли у автомобиля, на стоянку подъехала девушка, припарковала машину и побежала к церкви. Проходя мимо этих мужчин, она помахала рукой одному из них.
Глаза Реджины снова расширились. Я ходил взад-вперед по комнате.
— Когда вы и я вчера вечером разговаривали с пастором Леммингом, вы извинились за опоздание. Сейчас мы не будем касаться его реакции. Более важно то, что вы, очевидно, прибыли в церковь позже остальных прихожан и, вероятно, были той самой девушкой на стоянке.
— Да, — кивнула она. — Я помню машину и двух мужчин. Я помахала пастору Стрэнгу — он один из служителей церкви.
— Знаю; А вы заметили того, кто стоял рядом с ним?
— Да, но не обратила на него особого внимания.
— Опишите его, если можете.
— Ну, я ведь едва на него взглянула. Дайте подумать… Он был ниже и немного худее вас. Брюнет, хотя посредине его волосы были значительно светлее — может, там они поседели. — Она тряхнула каштановой головой. — Это все.
— Хватит и этого. Вот почему он и его дружок пытались вас убить. — Реджина испуганно вскрикнула, и
