ею комнате, чем бы она там ни являлась. Надеясь, что это все же не ванная, я проскользнул в дверь и последовал за девушками, стараясь разгадать, что они такое задумали.
Комната была огромна, скорее зал, и занимала, как я понял, четверть всего этажа, и то ли сам Шейх, то ли администрация отеля потратили целое состояние, чтобы превратить ее в иллюстрацию к «Тысяче и одной ночи».
Ковры были белыми, пушистыми, но по крайней мере сотня ярких цветных подушек и пуфов и подушечек, разбросанных там и сям, оживляли эту белизну. Там были бархатные диваны, на низких столиках – массивные вазы с цветами и огромные корзины фруктов. Гобелены, вязаные и тканые полотнища покрывали стены, прозрачные драпировки из какой-то чуть ли не самоцветной ткани сияли в нежном свете. Они разделяли огромную комнату на укромные закутки, подобные шкатулкам для драгоценностей.
Воздух был напоен нежнейшими ароматами. Откуда-то лилась приглушенная музыка, казавшаяся дуновениями сладостного ветра. Я узнал тонкий манящий голос камышовой дудочки, слабое «там-там», как если бы кто-то касался кончиками пальцев туго натянутой кожи, ритмичное, как бы робеющее «лин-лин- лин» струнных и некий звук, напоминающий смех бубенчиков, какие обычно танцовщицы носят на щиколотках. Но вся эта музыка не покрывала двух других мелодичных звуков, которым я не мог подобрать ни названия, ни сравнения. Один из них мог быть слабым гудением голосов, другой – журчанием воды, плещущей на круглые камни, но я предпочел бы считать это теплым медом, булькающим в старых, инкрустированных драгоценными камнями водяных трубах...
Именно в этот момент, когда мое воображение разыгралось до того, что я стал представлять водяные трубы, инкрустированные драгоценными камнями, я вдруг осознал, что позволил своей фантазии унести меня за тысячи миль отсюда. А что же произошло с девушками, пока я отлучился так далеко?!
Конечно, их не было поблизости! И на минуту я почувствовал, что у меня внутри образовалась тошнотворная пустота. Пламенное воображение мгновенно нарисовало мне мрачную картину: что, если враги Шейха и мои собственные, столь же черные душой, как и одеждой, нагнетают в комнату через систему кондиционеров опий? Или что-нибудь похуже? Вдруг они снова украли вызволенный мной гарем, пока я тут млел, очарованный и отравленный гипнотическим действием газов и великолепным «там-тамом» и журчанием медовых пузырьков?!
Но я сразу понял, где свили гнездышко мои птички, понял, прежде чем увидел их! Ибо я услышал радостный писк, охи и ахи, выражавшие ничем не сдерживаемое веселье. Поэтому их оказалось совсем нетрудно найти. Слава Богу, моих цыпочек не похитили снова!
Но сначала я никак не мог понять, чем они, черт возьми, занимаются?
А они, все шесть красавиц, прыгали, как дети, на огромном водяном матрасе, который был больше любой постели в двойном номере. Сначала мне показалось, что по размерам он равен всем полям люцерны, которые я когда-либо встречал. Но это должен был быть именно водяной матрас, потому что ни один другой матрас не вступает в эти игры с такой охотой и податливостью, что бы вы с ним ни делали. Это хорошо знают все, кто когда-либо прикасался к нему хоть одним пальцем.
Я двинулся вперед, полюбовался зрелищем, которое оценили бы и небожители, затем воскликнул:
– Красиво, черт возьми. Красиво!
Мне не было нужды придумывать какие-нибудь волшебные и поэтические слова, потому что девицы буквально в упор меня не видели.
– Черт возьми! – сказал я и поощрительно добавил: – Давайте, давайте!
И тут в первый раз они обратили на меня внимание. Точнее, не на меня, а на знак, который я сделал им руками. И, конечно же, ничего не поняли.
Они застыли. Ушло, прекратилось одушевлявшее их движение.
– Ну вы, куколки! – проговорил я резко. – Давайте продолжайте. Действуйте!
И снова махнул им рукой.
Но это не помогло. Они больше не резвились – просто лежали на своем водяном ложе и молчали.
И все-таки раскинувшиеся передо мной прелестницы – это не самое худшее, что можно себе представить. А главное, внимание всех шестерых наконец-то было приковано ко мне. Поэтому я решил обратиться к ним с короткой речью, которая пришла мне а голову. Кто знает, встретимся ли мы еще раз – на банкете или каком-либо другом сборище?
– Сударыни, – начал я, – забыл вам сообщить одну вещь, а это очень важно. Знайте, что я, ваш благодетель, ваш спаситель, ваш избавитель и так далее. Я – Шелл Скотт. Шелл Скотт, – повторил я. – Может быть, это имя ничего не значит для вас, но запомните его на всякий случай, ладно?
Молчание.
– Ах вы тупые девки... Ну пусть вы и не способны понять мою речь, меня утешает, что она войдет в ваше подсознание. Впрочем, забудьте об этом... Вот что я хочу сказать: я благодарен этому похотливому Шейху за то, что он свел нас всех вместе. Я даже благодарен Одри, и Джиппи, и Сайнаре Лэйн, и миссис Гернбаттс. И, конечно, я благодарен Девину Моррейну, потому что если бы не он и его «дудлбаг»... если бы он не отправился искать затонувший корабль...
Что-то произошло. Молчальницы ожили.
– В чем дело? – удивился я. – Что я такого сказал?
Одна из красавиц энергично спрыгнула с матраса, и, как это бывает с водяными матрасами, он студенисто заколыхался. Пять остальных девушек, казалось, приветственно махнули мне. А эта одинокая красавица смотрела на меня с нескрываемым интересом. И, может быть, со страстью. Неужели? Наконец- то!
Но мои надежды уже столько раз обращались во прах.
– Что это было? – спросил я ее, стараясь держать под контролем свое возбуждение. – Не затонувший же корабль вас так взволновал! В нем нет никакого очарования. Готов поклясться, что вас заинтересовал «дудлбаг», верно? «Дудлбаг!»
– Маххрраййн, – запела она, как раньше не пела ни одна из них. Это была песня красавицы, истомная, хрипловатая и вязкая, как сироп, но ни в коем случае не клейкая и не сентиментальная. Прекрасная мелодия!
– 'Отлично! – сказал я себе. – Я подозревал: существует нечто, чем можно пронять этих гордячек. Надо попытаться еще раз, и я это сделаю'. Мааахрраах... Как это? Детка, ты и не знаешь, как это меня волнует – не думай, что я не читал «Тысячу и одну ночь». Я читал сказки Шехерезады под одеялом, когда был еще ребенком, тайком от взрослых, а с тех пор много раз перечитывал и никогда не забуду. Откройся... как тебя там... ах да, Сезам! Да, все, что вам требуется, это «Сезам, откройся...». Но что? Что это было?
– Даааййвэйн...
О, право же, как красиво это звучало.
И вдруг внезапно я понял, что произошло. Я нечаянно подобрал ключ, волшебное слово, открывающее пещеру с таинственными сокровищами. Этим словом-ключом было...
– Девин Моррейн? – завопил я. – Да?
Я улыбнулся ей, а она... она зарделась, и если вы думаете, что красавица из гарема не способна на такое, – красавица, одетая только в «гхазик» и «шуп-шуп», – то вы можете пойти и встать в своем классе в угол.
Но я еще не осознал полностью всего значения своего открытия и стал с глупым видом размахивать руками, теперь это у меня превратилось в привычку, и выкрикивать: «Девин Моррейн, откройся, Девин Моррейн...»
– Даайхвэнн Маххррэайнн! – повторила она мелодично, претворяя в песню земное имя.
И из-за ее спины с водяного матраса сначала одна, потом другая, а следом и все остальные подхватили, как гимн, подхватили и понесли: «Даайхвэнн Маххррэйнн!» Пение сопровождалось прыжками и всевозможными телодвижениями, пока, наконец, все они, волнообразно изгибаясь, не двинулись с места. Та, что была ко мне ближе всех, прикоснулась прохладными ладонями к моим щекам, а затем схватила мои руки в свои и начала отступать, увлекая меня за собой. По крайней мере она старалась увлечь меня за собой.
Нет, я не имел ничего против, чтобы оказаться окруженным шестью самыми роскошными на планете
